— Слушай, у меня к тебе будет просьба. Ты ж людей пытаешь?
— Бывает, — пожал плечами Миха. В его глазах мелькнул узнаваемый огонек удовольствия — такой сверкал у всех моих ребят, когда дело доходило до убийства. Очень приметная искорка. Наверное, у всех, кто любит свое дело, такая сияет.
Я подумал, будет полезно. Потому и попросил. Что попросил? То попросил.
Я сказал:
— Расскажи мне, как сделать больно человеку с помощью каждого предмета в этой комнате.
Нерон заржал громко.
— Учиться, — сказал он. — Всегда пригодится. Вот Васька Автоматчик — светлая голова. Но ты не жадничай, Ежик, мне и самому интересно.
А мне было странно, что Миху кто-то Ежиком называет. И я еще хорошо помнил, как меня бесило, что Миха Вовку мучает, как у меня от несправедливости сердце заходилось.
А теперь вот. Я на той рассветной кухне как-то, наверное, себя предал, что ли. Ну, того, давнишнего, я имею в виду.
Почему я так у Михи спросил? Мне кажется, уж больно у меня сложные чувства были по поводу мучения невинных людей. В смысле, меня это коробило, мне это было противно. А я уже хотел, чтобы мне ничего противно не было.
Так вот Миха стал иногда брать меня с собой на дела. Он сам бригадиром был, но, как и я, настоящей работой не брезговал.
Марк Нерон шутил, что я, значит, второе образование получаю, и я смеялся, потому что, ну, правда, не угарно ли, с каким рвением я все в своей работе старался постичь?
Мне нужно было себя преодолеть. Раз уж я зашел так далеко, то не хотелось бы уже когда-нибудь встретиться с тем, что меня шокирует.
Миха брал меня с собой редко, и я понимаю, почему. Чтобы научиться много не надо. Всегда одинаковая схема, одна и та же повторяющаяся ночь. Вскрытая дверь, испуганные жены с испуганными детьми, мужики в трусах и халатах, строительные веревки, стягивающие руки до белизны, крики, слезы, отборный мат и кровь на полу, много крови. Кстати, никогда не видел утюгов на пузе, ну, как-то мне не случалось. Зато я узнал, что фен, девчачья игрушка, хуже любого утюга, если его вставить чуваку в рот и врубить на полную мощность.
— Как в аду, — сказал Миха. — Дышать, я имею в виду.
А мне было почему-то интересно заглянуть внутрь, выжигает ли этот жар легкие, какие вообще последствия, как изменяется от этого человек?
Миха говорил, что легкие становятся черными, скукоженными, но он же никого не вскрывал, я не знал, верить или нет.
Сначала мне было херовато: все эти перебитые пальцы, выдранные зубы, размозженные молотком яйца, языки, поджаренные в тостерах (с капитализмом вместе к нам проникла удобная мелкая бытовая техника, удобная для всего, я имею в виду).
Я смотрел, но не делал, и Миха меня не тревожил. В обмен на одну простую вещь: я убивал, если это требовалось.
Я имею в виду, Миха этого терпеть не мог и очень боялся. А я думал, что наоборот избавляю живого человека от страданий, он, конечно, при этом становится человеком мертвым, но чего не сделаешь ради долгожданного покоя.
К убийству я относился просто, а вот Михе как раз эта часть казалась самой сложной. Он легко выдирал из людей зубы и дробил их кости, вообще без задней мысли, но, когда дело доходило до убийства, он как-то мялся, ему сложно было даже приказать ребятам своим.
В общем, у нас было взаимовыгодное сотрудничество — я учился быть сильным и выносливым, а Миха искал новый способ смотреть на лишение человека жизни.
Однажды, когда после дела мы поехали подбухнуть, подзарядиться, Миха вдруг сказал мне:
— Знаешь, как я в первый раз убил человека?
— Как? — спросил я. С заднего сиденья несся гогот молодых, злых парней, питомцев Михи, они обсуждали Оленя из "Мальчишника".
Миха поглядел на меня светлыми, стремными глазами и сказал:
— Не, не могу трезвым.
И я подумал: ух ты, какая там история. Я-то свою мог не то что трезвым рассказать, а даже спросонья — не проблема.
Потом, по мере того, как мы с Михой наебенивались, он становился все мрачнее и молчаливее. О том, что он про первое убийство говорил, я уже и думать забыл.
И вот мы вышли покурить да проветриться, из рестика неслась музычка, небо было темным и звездным, и мы едва умудрились зажечь сигареты, такие были бухие.
Миха вдруг сказал, отгоняя рукой дым.
— Случайно я.
— Случайно? — спросил я.
— Да. Это было еще когда я на рынке работал. Нам мужик торчал крупную сумму, мы его вывезли в лес. Ну, знаешь, как оно делается?
— Ну, догадываюсь.
Когда я сам торговал, ох, как я боялся, что с Лехой Кабульским мы лесную прогулочку совершим. Ночной кошмар просто.