Я глядел на нее, почти уже незнакомую: серый брючный костюм, желтое, заграничное золото, скромные черные стрелки вместо розовых и зеленых теней на веках.
— Вот ты красотка, мужики, небось, штабелями.
— Да если бы. Бабла кобелям надо.
И все-таки за этой лакированной, похожей на фотку, Валентиной чувствовалось меньше счастья, чем за прежней, лихой торговкой.
— Слушай, — не выдержал я, наконец. — Случилось-то что?
— Ой, все случилось, Васенька, — сказала Валентина, смяла обертку из-под мороженного.
— Вот бля, испачкалась.
Она взглянула на меня необычайно печальными на таком веселом лице глазами.
Я ей улыбнулся.
— Да расскажи. Это ж я, сама знаешь, я всегда выслушаю.
Валентина тяжело вздохнула, и я заметил под ее глазами сочные мешки.
Она почесала нос, снова тяжело втянула воздух, выпустила его, будто хотела засвистеть, но у нее не получалось.
— Я в такой жопе, если честно.
— Но товарный вид поддерживаешь, будь здоров!
— Ой, спасибо, Вась. Сережку избили, в больнице сейчас. Сотряс у него и рука сломана в двух местах.
— Чего? Отморозки какие-то, что ли? Ограбили?
Валентина пристально посмотрела на меня, так, что по взгляду ее, тяжестью сравнявшемуся с набитым металлоломом китом, я все понял. Валентина считала себя виноватой.
— Это все я, — сказала она. — И бизнес мой. У меня партнер есть, Витя Минаев. По бизнесу, я имею в виду, а то сейчас партнерами кого только не называют. Ну, так вот, он партнером быть не хочет.
А хочет, значит, все в одно рыло схавать, как все хотят. Я совсем не удивился.
А Валентина разрыдалась, достала из кармана пачку одноразовых салфеток, и я понял, что плачет она часто. Выудив салфетку, словно белый флаг, она протерла глаза, высморкалась. Все это было таким новым и странным, я не привык видеть, чтобы она так унывала. Не, ну, бабы плачут, это нормально, но не так же горько.
— Тушь размазала, — сказала она. — Извини, что-то я так расклеилась.
— Ничего. Ты мне лучше расскажи все, как есть.
Она нахмурилась, некоторое время молчала, рассматривая меня. Взгляд ее задержался на золотой цепуре.
— Можешь помочь? — спросила она.
— Да без проблем. Давай выкладывай.
В общем, послушал я печальную и долгую историю о том, как Витя Минаев был человек-друг, а стал человек-гандон и решил у напарницы бизнес отжать.
— Мы же все вместе делали, все-все! — говорила Валентина гнусавым от соплей голосом.
В общем, Минаев Витя стал потихонечку намекать Валентине, чтобы она от своей доли в бизнесе отказалась, а он ее, так и быть, продавщицей возьмет, у нее и опыт, и все дела. Конечно, Валентина ни в какую не хотела уступать, в магазин она вложила силы, и ей было жалко созданное вдвоем уступать ему одному.
Ну и, в общем, неделю назад, когда Сережка возвращался домой, его прям у метро, загнав в щель между ларьками, отпинали до неузнаваемости.
На прощание сказали, что, если мать его не одумается, то ему, мать его, будет хуже.
Валентина плакала всю ночь, потом весь день, а потом и всю неделю, вот только сейчас чутка в себя начала приходить, да и то. А вопрос о магазине так и повис в воздухе. Очень было жалко, но как не отдать?
— Я думаю, — сказала она. — Уступлю ему. Нам ли печалиться, сколько раз жизнь начинали сначала! А ему все еще отольется.
— Нет, — сказал я. — Ты подожди уступать. Это же твой труд. И он, мразь, на ребенка наехал.
— Да какой это ребенок, — сказала Валентина. — Здоровый лоб!
И тут же она расплакалась снова. Я обнял ее, прижал к себе.
— Ну-ну, все хорошо будет. Ты мне скажи, где живет твой Витя Минаев, я с ним поговорю. Я человек тоже серьезный, он меня послушает.
— Поговоришь? — спросила Валентина. — Правда, Васечка, поговоришь?
— Все будет в лучшем виде, — пообещал я.
Пожалел я, что пообещал вообще? Да нет, не пожалел.
Я мог бы легко перекинуть это дело на Миху, профессионала в своем деле. Благо такое знакомство у меня водилось. Но, с другой стороны, кто лучше сделает для Валентины, чем я? Да и вообще, не очень хотелось в это Миху впутывать. Все-таки магазин у Валентины был хороший, жирненький, и не стоило к нему лишнее внимание привлекать.
Так что решено было: если хочешь сделать что-то хорошо (а тем более безопасно), сделай это сам.
Марк Нерон спросил:
— И чего тебе подставляться?
А я сказал, что ради дружбы.
— Ну, похвально, — сказал Марк без особенного энтузиазма. — Хочется тебе — развлекись.