Вот насколько оно все было просто и буднично. Это так, оказывается, развлекаться можно.
Я пацанов своих по дружбе попросил. Я сказал:
— Дело необычное. Не по нашей с вами части, но я в вас верю. Надо мужичка одного к ногтю прижать, чтоб не выебывался сильно. Как вам идея? Нормальная?
Мнения разделились. Валера с Виталиком, осторожные парни, как-то с холодинкой об идее отозвались.
— Мы таким не занимаемся, — сказал Виталик, ковыряясь в зубах. — А если он стуканет?
— Не стуканет, — сказал я. — Побоится, что хуже будет.
Я много раз видел, как загорается и гаснет идея стукануть ментам в глазах самых разных людей.
Валера сказал:
— Ну, слушай, бать, а может вальнуть его просто, делов-то? Так оно надежнее.
Они были очень похожие: светлые глаза, светлые волосы, светлые веснушки. И даже мысль у них, казалось, родилась одна, только они ее разрубили надвое. Серега сказал:
— Слушай, а сверху-то знают?
— Нерон знает, — сказал я. — Не проблема.
Мялись они, как девки, пока друг мой Желтый не заявил со всей ответственностью:
— Если тебе надо, то это не проблема вообще.
Саша с Федькой его поддержали, и я подумал: молодежь хороша, когда ей добро делаешь, она за тебя горой.
— Вот, слышали, пердуны старые? Люди готовы к приключениям!
Молодежь не только меня ценила превыше всего (не вошли еще в возраст, когда можно на мое место позариться), но и любопытство у них было к тому, как еще грешить можно.
Валера с Виталиком посомневались, да и согласились, а Серега все равно такой:
— Мы тебе рабы, что ли?
Ну, я и сказал:
— Не хочешь помочь, на хуй иди, но я тебе такое запомню.
Я хотел быть с ними открытым, не врать, что это задание Нерона, а предложить помочь мне. Такой у меня был стиль управления. А взять с собой я все равно планировал только четверых. Меньше народу — больше кислороду.
Правда, я не особо рубил, с чего начать. Сказал Сереге достать фуражку и удостоверялку поддельную. Раз уж Серега такой умный, подумал я, пусть и поработает больше других, тем более у него брательник двоюродный в органах где-то прописался недавно.
— Бать, а если не так что-нибудь? — спросил меня как-то Желтый.
— Да не парься, нормально все пройдет. Там главное аудиторию читать. Доклады в школе делал?
Он заржал, но я сказал:
— Не, по серьезу.
— Делал, — сказал Киря. — Про природу.
— Во. Переебешь ему и докладывай, как про природу.
В день, вернее, ночь икс у меня как-то и волнений особенных не было. Наоборот, я чувствовал себя, как хирург перед операцией, спокойным, устойчивым. Я имею в виду, хороший хирург, конечно.
В фуражке стоял Федька, потому как мы решили, что лицо у него самое доброе, самое ментовское, а остальные по углам ныкались.
— Откройте, милиция! — сказал Федька с волнением, искренним и даже каким-то располагающим.
На некоторое время воцарилось молчание, едва ли не самое напряженное в моей жизни.
— Милиция, — повторил Федька. Саша с Желтым одновременно покачали головами, я приложил палец к губам, тихо, мол.
Дверь распахнулась.
— В чем, собственно…
Но слово "дело" он произнести не успел, Федька ударил его локтем в лицо, заталкивая в квартиру, я махнул рукой.
Сам я заходил последним и закрыл за собой дверь.
— Витек, — сказал я. — Давай ключи.
Витек утирал кровь, текущую из носу. Он был мужик в халате, какие в московских квартирах встречались часто. Мужик с глубокими складками на почти благородном лбу, со свежим порезом от бритвы, со вполне человеческими глазами. Нормальный мужик, ну, как все.
И не скажешь, что такая сука жадная.
Я сказал:
— Ну, так как?
Взгляд его метнулся в сторону ключницы в форме совы.
Я запер дверь, сунул ключи в карман.
— Валентину Руденко знаем?
Витек кивнул. Он встал, пошатываясь, получше запахнул халат, чтоб трусы не было видно.
— Пошли тогда.
— Бать, там девка в комнате! — крикнул Желтый.
— Ну и хорошо, — сказал я. — Дочь, жена, любовница?
— Дочь, — сказал Витя одними губами. — Жена, она уехала. К маме.
— Повезло ей как.
Дочь и отца мы упаковали по первому разряду, усадили в гостиной. Я задернул шторы, Желтый включил торшер.
— Ну, что? — спросил я. — Валентина Руденко жалуется на вас, гражданин Минаев.
Витя смотрел то на меня, то на дочку. Они были очень похожи, тот же высокий лоб, тот же тепло-карий цвет глаз, разве что, нос девке, видимо, достался от мамы.
— Лет ей сколько? — спросил я.
— Шестнадцать, — сказал Витя. Но я заржал только, баба уверенно шла к четверти века.