Онемение распространилось выше, я вообще не был уверен, что так вот просто, без понуканий, пойду. Фэтсо лихо поставил меня на ноги, я закачался. Осмотрелся, чтоб понять, куда меня поведут — в дом или в лес.
От этого зависело главное: умру я быстро, или у меня будет какое-то время.
Вообще такая ситуация со мной произошла впервые, но, оказалось, что я к ней вполне готов. Я имею в виду, бандитская жизнь недлинная, и она полна разнообразными, захватывающими дух событиями. Вот такими, например. Как-то у меня на подкорке было записано, что со мной что-то подобное может случиться. Не возникало вопросов к мирозданию, такова, значит, судьба и все.
Я огляделся, но ничего не увидел — белое полюшко с мягким снегом, ну и все. Позади — черная машина, самая бюджетная бэха, впереди — неясное будущее.
Некоторое время мы шли. Снег набивался в ботинки, кровила разбитая губа, сопел мой бедный нос. Стретч, Стинки и Фэтсо молчали. Гребли по снегу, Фэтсо поддерживал меня, если вдруг ноги заплетались. Как благородно.
Я пытался локтями нащупать пистолет, ну, не было его, конечно, странно, что я чего-то другого ожидал.
Мы пересекали это ужасно длинное поле, и я думал о том, что таковы могут быть мои последние шаги на этой Земле. Последние кадры фильма о Ваське Юдине могли смотреть мои глаза. И это были красивые кадры — от ветерка несся поземок, вздыхала земля, далеко-далеко позади оставалась серая лента шоссе.
Хорошо, наверное, умереть, смотря на то, какая вечная природа, зная, что что-то тебя переживет. Я об этом даже подумал и именно тогда. Какое-то поэтичное напало настроение.
В тот момент я получил прикладом в лицо от Стретча, а Стинки пнул меня по коленям. От неожиданности я упал, подняться мне помешало дуло пистолета, упершееся прямо в макушку.
— Адрес склада с героином мне назови! — рявкнул Стретч. Голос его разнесся над пустой землей далеко и свободно. Уловка весьма логичная, не правда ли? Я имею в виду, неожиданный вопрос, страх, резкая вспышка боли. Можно потерять над собой контроль и очень легко. Не только обоссаться, но еще и мать родную продать.
Со мной не случилось ни того ни другого. Я знал, что если сдам своих, то крест нужно будет ставить не только на карьере.
Имело смысл одно: молчать и ждать подходящего момента. Нельзя было позволить себе из страха совершить чего-нибудь непоправимое. Слово не воробей, ну и все такое.
— Зря молчишь, — сказал Стинки. — Могло все очень быстро закончиться.
Да что ты говоришь, скорострел, подумал я, а сам только пожал плечами.
— Не палю контору.
— Молодец, — сказал Стретч и врезал мне снова. Боль была тупая, уродливая, мерзкая, я сплюнул кровь и спросил:
— Так пойдем?
Фэтсо молчал, вид у него был очень серьезный, нахмуренный. Я подумал, что он из этих ребят самый младший. Может, его вообще только за располагающую внешность взяли. Не ручаюсь, что в душе он был добряк, но той яростной злобы, которая плескалась в его товарищах, явно не имел.
Я попытался поймать его взгляд, но он отвернулся. Я бы тоже отвернулся и никого не пожалел. Они знали, что парень я плохой, и это развязывало им руки.
Идти было трудно. Мне казалось, что у меня поднимается температура, а, может, так подействовал на меня неожиданный, после времени проведенного в багажнике, прилив свежего воздуха.
Мы шли молча еще какое-то время. От тишины обстановочка нагнеталась, я стал припоминать молитвы. Вот Марк Нерон бы знал, что делать, во всех аспектах. Он бы и помолился правильно, и замочил бы гадов.
Кто они были и откуда взялись? Этого я не знал. Нет, имелись у меня соображения: конкуренты наши. Все как у людей, решили нас объебать, нагреть по-крупному, сейчас выяснят, где склады, отправят своим, уже совсем другие ребята эти склады накроют, одновременно в нескольких точках города, ну и все, денег нет, считай калека.
Все это было грубоватенько и топорно, ну, а как оно в жизни еще бывает? И чего я хотел? Из хищника я стал сочной, вкусной добычей. Бегал бы себе в автоматом и никому не был бы нужен. Так не сиделось же на месте.
Хотелось воды попить, я запнулся, упал, хапнул снега, зубы заискрили от боли. Стретч пнул меня под ребра. Ну, как это описать? От силы удара мне показалось, что весь ливер мой подкинулся, я повалился на бок.
— Не спать, — заржал он. Фэтсо снова поставил меня на ноги, как ребенок игрушечного солдатика.
— Понял, — сказал я.
— Тебе что про разговоры было сказано?
Сколько там евреи шли по пустыне? Сорок, блин, лет. Это же целая жизнь. Такую жизнь еще не всегда проживешь. Сорок лет по пустыне мотать, с детьми и женщинами, и козами, и всем нехитрым скарбом. Лютый ужас свободы.