— Ну, что-то ты запаренный какой-то.
— Как грибок на ногте, — сказал Нерон и засмеялся. Я нахмурился.
— Да ты меня понял.
Все было сереньким и легким, покрытым смутной дымкой, словно во сне. Казалось, стоит только помахать рукой, и реальность разойдется, как дым, и покажется что-то еще. Что это может быть? Не знаю. Тогда я подумал, что это мог бы быть бесконечный, пустой и черный космос. Как-то Марк Нерон сказал, что с физической точки зрения в мире больше всего пустоты.
Охотно верится.
Нам просто кажется, что все заполнено явлениями, вещами, живыми существами, мыслями и чувствами, потому что мы живем на крошечном островке реального в мире бесконечного ничто. И всего этого так мало.
Ну, так о чем это я?
О том, что мы с Нероном тупили, и я думал о космосе, представлял, как лечу в черной пустоте между звезд, переворачиваясь в воздухе, словно герой мультфильма. Остатки героинового опьянения превратили эту фантазию в почти физически ощутимый сон. Передо мной как раз пролетела комета с хвостом из огня, когда Нерон сказал:
— Если честно, у меня проблемы.
— А? — откликнулся я. Нерон вдруг показался мне очень, не по-нероновски грустным. Я его едва узнал.
— Ну, брат, — сказал я. — Если у тебя есть какие-то проблемы, то ты мне скажи. Я сделаю все, что могу! Я за тебя жизнь отдам, и думать не буду даже! Я за тебя, да я все, да вот ты увидишь!
Нерон глянул на меня, потом как-то странно вздернул уголок губ: и улыбнулся и скривился одновременно. Он стукнул меня по плечу.
— Хороший ты парень, Автоматчик.
— Хороший, — сказал я. — И друг хороший, честно.
Я не думал, что Нерон мне что-нибудь в самом деле скажет. Обычно ему достаточно было моих горячих заверений в том, что я готов оказать любую помощь. Но тут он вдруг развернулся ко мне вместе со стулом, покачался и сказал:
— А знаешь, что?
— Что? — спросил я тупо и ошалело.
— Меня хотят убить, — сказал он. То есть, это было очевидно, всех нас кто-нибудь да хотел убить. Я давно привык к этому ощущению, оно стало простым и понятным. Но сейчас Нерон говорил не о состоянии. Он имел в виду что-то очень конкретное, очень ощутимое.
— Кто такая сука?! — рявкнул я.
— Тихо, — сказал Нерон с тоской. — Ребенка разбудишь.
Он навалился на стол, скучающим движением подпер щеку рукой.
— Помнишь парней, которых ты погасил за городом? Которые тебя похищали?
— Ну? — сказал я.
— Я, в общем, знаю, на кого они работали.
Ох уж эта его паскудная привычка говорить загадками.
— И? — спросил я, на ощупь пытаясь добраться до пачки сигарет. Я тоже навалился на стол, так что головы наши почти соприкоснулись. — Ну?
— Что, ну? Короче, если просто, мне в Ашхабаде пришлось кое-кого объебать.
— Из наших?
— Из наших, — сказал Нерон. Он, конечно, не имел в виду, что покусился на святое, на наше общее дело, на нашего главного. Это были наши, но другие. Подразумевалось просто, что группировка славянская.
— Ну, в общем, человеку одному дорогу перешел и сильно. Я думаю, он меня вальнуть хочет и по серьезу. Его не устраивает, что я по земле хожу.
Я понимал, почему Нерон так переживает. Нормальная ситуация: множество людей хотят тебя убить, но у всех у них коротки для этого зубки, потому что они так, шушера завистливая. Ненормальная ситуация: кто-то сверху готов размазать тебя пальцем.
Не хочется умирать-то, а?
— А что босс? — спросил я. Нашего главного я видел только пару раз. Он был крупный, приятный человек в хорошем костюме, обращался ко мне по имени и не грубил. Отчего-то главный вызывал у меня трепет, несмотря на его кажущуюся безобидность.
Я полагаю, ныне он живет и здравствует, поэтому имени его называть не буду.
— А ты думаешь, если б ему на это не насрать было, я б переживал?
Нерон помолчал, потом добавил:
— Хуже. Он готов меня разменять.
Где-то в далеком и загадочном Туркменистане Марк как-то фатально ошибся, видать, чужой бизнес задел, или что-то такое. Марк фатально ошибся, и теперь ему мучительно не хотелось умирать.
— Послушай, тебе помощь нужна? — спросил я. — Ты скажи мне, кто, и я его вальну.
Нерон засмеялся, отмахнулся от меня, попал мне по носу, такое раскоординированное было движение.
— Ну да, ну да. Это тебе не Смелого вальнуть. Ты его даже не увидишь никогда. Это такого полета птица.
— Как главный?
— Господи, ну, как главный, допустим.
Он одновременно казался раздраженным и очень успокоенным. Великая сила исповеди. Поведал кому-то свою боль, свою тайну, и половину от нее тут же отодрал.