Но в то же время что сукин этот сын имел в виду-то? Кто такой Снарк и на кой хуй он упал странной команде странного корабля?
А кто такой тогда Буджум?
Короче, удолбанный стишок для детей-упорышей это ведь только вершина айсберга, да? Не могло все быть таким простым и глупым, и я чувствовал в Снарке (а тем более — в Буджуме) какую-то загадку, может быть, вообще главную в нашей жизни. Впал в какое-то странное возбуждение, ворочался на кровати, мешая Жуй Фею, перечитывал и перечитывал строчки. Там было откровение, только я не знал, какое именно. И если Снарк — главный вопрос, то Буджум, может быть, главный ответ? Но я не понимал, только волновался и мозги себе ебал.
Даже выдумал стишок по мотивам, на тот же ритм (ну или около того):
Вот ищу я ответ, а ответа все нет.
Что за Снарк этот Снарк, ради Бога?
Жизнь без Снарка — не жизнь, было все заебись.
А теперь себя чувствую лохом.
Приколитесь? Не, ну поэт я хуевый, но надо ж было мне как-то жить с этим знанием. Ничего меня еще так не впечатляло. Вот бы узнать, кто такой Снарк, ну хотя бы, когда час мой настанет, чтобы Бог спустился и сказал мне:
— Снарк — это ты.
А на самом деле я Буджум, ха-ха.
В общем, первый мой день в Москве, он не был про тяжелую работу и не был про красивую Красную Площадь, в уродливой общаге на скрипящей кровати я читал один и тот же стишок снова и снова. Половину книги занимал английский оригинал, но я английского не знал, а захотелось выучить вот.
Потом я уснул, и снилось мне, что я поехал в Англию и стал там всех спрашивать, кто такой Снарк, а люди мне говорили, что Снарк живет с королевой в Бирмингемском (именно так, а не как по-настоящему!) дворце и поебывает ее иногда.
Проснулся я от тычка под ребра. Надо мной стоял китаец, но не тот, который еще недавно рядом лежал (хотя я не был уверен). Вроде бы это был какой-то новый китаец.
— А? — сказал я.
— Чжао Хуй, — сказал он.
— Сам пошел на хуй, — ответил я.
— Нет, — сказал он. — Чжао Хуй — это я.
Акцент у него был смешнючий, я сразу заулыбался.
— Вася, — ответил я, стараясь удержаться от смеха. — Вася Юдин.
— Вася, — повторил он. — Чжао.
— Чжао, — сказал я, вернее попытался.
— Не "Джао". Чжао, — ответил он мне.
— Ну ладно, — сказал я, потирая глаза. Чжао Хуй еще постоял надо мной, потом сел рядом. Он спросил:
— Что ты любишь есть?
Вопрос был странный, может быть, с подвохом. Или, подумал я, принято у них так.
— Ну, курицу жареную, костный мозг у ней особенно. Блины еще. Манную кашу люблю очень.
— Я люблю есть рыбу, — ответил Чжао. Он был чуть потолще в щеках, чем прочие китайцы, поэтому и зрительно хорошо запоминался.
— Отлично, — сказал я. — Рыба — это здорово.
Казалось, наш разговор исчерпан, но Чжао продолжал на меня смотреть.
— И? — спросил я. Все еще сонный, я с трудом вообще понимал, что происходит. Над нами загробным, почти белым светом горела лампочка, и я подумал вдруг, что это мне все еще снится.
— Ты любишь другая еда? — спросил Чжао.
— Любую еду люблю, — ответил я. — Но ты же спросил про любимое блюдо.
Чжао явно не знал, как подступиться к интересующей его теме, а меня это все раздражало. Я вдруг понял, что страшно хочу есть, тем более пахло едой, поэтому невыносимо было такие разговоры разговаривать. Чжао продолжал на меня смотреть, и я подумал, что сейчас ему въебу хорошенько.
А он сказал:
— Вася, прошу пожаловать к столу.
Он сопроводил свою реплику красивым широким жестом. В направлении, куда указывала рука Чжао, никакого стола не было, китайцы сидели прямо на полу и ели из мисок рис железными палочками, похожими на спицы для вязания.
Я чуть не расплакался, так мне стало приятно, так тепло. Я вскочил, обнял Чжао, крепко прижал его к себе.
— А вилка есть? — спросил я, показав для надежности четыре пальца. Четыре пальца — четыре зубца. — Вилка, понял? Знаешь, что такое вилка?
Чжао помотал головой, улыбка у него стала дебильная и немного отсутствующая.
— У меня просто посуды нет, — сказал я. — Я не взял посуду. Знаешь, что такое посуда?
Тогда Чжао потянул меня за рукав и усадил в их дружный узкоглазый кружок. Они дали мне миску, в которой был обжаренный с яйцом рис. Яйца было мало-мало, а риса много-много. Дали и палочки. Чжао поочередно показывал на своих чавкающих сограждан, называл мне имена, из которых я запомнил только Жуй Фей, как уже говорил, ну помните.
— Вася, — говорил я каждому после того, как нас представляли. — Вася.