— Ну да, — ответил я. — Слушай, а почему ты на рынок не хочешь? Бабцы говорят, там бабла больше.
— Больше, — согласилась Валентина. — И бандючья больше. Я знаю, что почем. И рисковать зря не буду. Лучше, знаешь, прожить жизнь нудную, но с жопой в тепле.
— Ты — премудрый пескарь, — сказал я.
— А ты, что ли, глупый пескарь? — улыбнулась Валентина. — Васька, рынок — зло.
— Вроде бы это уже позиция вчерашнего дня, — сказал я, по-моему, довольно ловко скопировав интонации Горбачева.
— Но история бросает нам новые вызовы, — ответила мне Валентина, передразнивая Ельцина. Я вдруг словил такое ребячливое настроение, какое бывает у детей в летнем лагере, после отбоя, когда в ход идут фонарики, самые дерзкие планы и самые страшные секреты.
— Ну, серьезно, — сказал я. — Ты же хочешь денег.
— Ну, хочу. Но еще я хочу работать рядом с домом и по своему графику, как можно меньше сталкиваться с уродами и быть себе хозяйкой. Понял?
Но у меня все деньги, деньги перед глазами. Я сказал:
— На рынок попробую устроиться.
Валентина нахмурилась.
— Ну, попробуй.
Мне показалось она немножко, по-девчоночьи, обиделась.
— Ну, а что? — спросил я.
— Да ничего, — ответила Валентина мягко. — Просто будь осторожнее. Рынок — это ад. Все девять кругов сразу! Средневековые художники отдыхают!
Ну, преувеличивала она. Наверное, ей просто не хотелось со мной расставаться.
— Это огромная пасть, и она тебя сжует, — сказала Валентина, страшно довольная своим сравнением.
— Красиво сказала, — кивнул я. Меня это все не пугало.
— Да тебе элементарной дисциплины не хватит!
Но я только развел руками.
— Значит, встретимся с тобой. На том же месте, в тот же час.
Валентина почему-то засмеялась, а потом махнула на меня рукой.
— Дебил ты, Васька. Ну ладно, давай-ка спи. Не заболел бы только, а остальное все образуется.
И я думал ей сказать, что это я так быстро перескочил с тоски моей, печали на рынок, но как-то не решился. Закрыл глаза и позырил на смешные цветные пятна, дождался, пока Валентина засопит, и снова уставился в окно.
Хрень (и это хрень моей жизни) она в том, что я не мог удовлетвориться каким-нибудь там промежуточным вариантом, очень даже приемлемым — тоже не мог. Мне никак нельзя было останавливаться, потому что всю свою жизнь я убегал. От чего — этого уже и сам не помнил. От боли, наверное, от чего все убегают. А может от той самой тоски, которая когда-то заставила меня взяться за газовые вентили.
Вопль шестой: Вписался в рынок
Ну, сразу, конечно, не получилось. Это я только думал, что устроиться на рынок легко и просто, а на самом деле — ну такой же отстой, как и везде: без связей, без денег, на одном таланте хуйню продавать — никуда не уедешь.
Валентина дала мне телефон одной из моих любимых гусынь — телки с Рижского рынка, тощей, с густыми, серьезными косами и каким-то нереальным количеством детей. Звали ее, как мою маму — Тоня. Я так и не смог определиться, хороший это знак или плохой.
Я ее спросил:
— Ну и как туда прилепиться?
И она такая:
— Через бандитов, а как еще?
— Да ты гонишь! — сказал я. Все-таки я был советский паренек, у нас в Заречном из бандитов были посиневшие от алкашки и наколок мужики, про которых ходила слава, что они тебя велосипедной цепью переебут, но на самом деле почти все они были беспонтовые туберкулезники.
Тоня сказала:
— Могу познакомить, на тебя посмотрят, скажут цену. Цены плавают, учти.
Ну, оделся я покрасивше, на встречу-то с работодателем, пришел к Тоньке, торговавшей польскими тампонами и еще муйней какой-то. Ее длинные, по-девичьи толстые и блестящие косы были выпущены из-под шапки, выглядели они как две змеи, а нос у Тони раскраснелся от холода, и она казалась бухой.
— Так, смотри, — сказала Тоня. — Не выпендривайся только.
А Тоня уже знала, как я умею выпендриваться — она же меня из тюрячки доставала вместе с другими серыми от быта и бесконечных перелетов гусынями.
— Ну ладно, — ответил я. — Не проблема. Я буду хороший.
— Ой, — она махнула на меня рукой. — Пригляди за прилавком, сейчас проверю, на месте ли он.
Как мне было, бля, неловко принадлежности для женской письки продавать, вы и представить не можете. Даже хуже, чем стоять перед Лехой Кабульским и объяснять, что мне нужна точка на рынке.
Вы привыкли, да, к горкомам, обкомам, ко всем этим людям в серых костюмах с унылыми, постными рожами. А хер там! Разговор с Лехой Кабульским вышел у меня чисто деловой.
Это был здоровый мужик чуть ли не под два метра с отбитым взглядом бывшего ВДВшника. У него было красивое, есенински-крестьянское лицо, и он часто улыбался, но как-то небезопасно, не было в этой улыбке ничего располагающего.