Спина у меня страшно затекла, я сидел фактически не меняя позы, неподвижный, как мумия, и очень торжественный. Договорились, в конце концов, уже ближе к рассвету, до какой-то мути. Она мне рассказывала, как боялась первого секса, а я ей кое про что совсем другое.
— Мне с батиной смерти ужасно интересно про нее. Про смерть-то. Это как был человек, а потом он исчезает, но тело-то остается. И вот в этом теле уже никого нет, а остальное — все то же. Как будто в порядке. У меня ощущение, что это как-то противоестественно, как-то даже невозможно, но так есть, почему-то. Не знаешь, почему?
— Я врач, конечно, я знаю, почему.
— Почему?
— Энтропия растет.
— Это ж физика.
Мы помолчали, а потом я добавил:
— В общем, ну как же это может быть: исчез человек, исчезли книжки, которые он читал, его детство, его, там, не знаю, таланты, его шуточки, а осталась вместо него вещь. Пустая машина. Да? Нет, разве?
— Ты не очень нормальный, — сказала Люси, но предрассветная странность нашего разговора заставила ее отнестись к этой теме серьезно.
— В детстве я думала, что человек, как улитка. То есть тело — это просто домик, а душа — это та склизкая штука, которая и есть улитка. И вот она сбросила свой домик, понимаешь, и он ничего не значит, и ничего удивительного в этом нет. Он как бы всегда был отдельно.
И я как-то очень хорошо представил маленькую девочку, которая мыслит именно так. И что она стала бы врачом. И что, случись в ее стране катастрофа, эта девочка непременно пошла бы торговать на рынке, чтобы прокормить свою семью. Все один к одному выходило.
— Видел бы ты, — сказала она через некоторое время. — Как сейчас звезды на небе выцветают.
— А у меня тут окна нет. Но ты опиши, и я представлю. У меня заебись фантазия.
— Не матерись, пожалуйста.
Люси вздохнула, как-то поудобнее, судя по шуршанию, уселась и заговорила снова:
— Значит, небо, как бархат, черновато-синее, то есть в нем есть уже этот синий оттенок, и он совсем виден, и на небе эти звездочки, маленькие, крошечные кристаллики, и вот они все бледнеют, бледнеют, и уже кажется, словно это пятнышки перед глазами оттого, что ночью не спала, а потом снова взгляд фокусируется, и ты понимаешь — они настоящие. Так странно и красиво.
— Красиво, — сказал я. — Я песню вспомнил. Знаешь, у Битлов, по-моему. Там тоже была Люси, в каком-то небе, да?
— В небе с бриллиантами, — сказала она.
— Точно! Вот ты сегодня эта Люси.
— Ладно, — сказала она нежно, почти спокойно. — Пора собираться на работу, потому что…
Тут ее голос изменился.
— Твою мать! — сказала она. — Ты меня заговорил! Я же опоздаю!
— В гробу отоспимся, — сказал я. — Надо было соглашаться гулять, спала бы уже в моих объятиях.
Но мне тоже пора было собираться на работу. Нет ничего более унылого и безрадостного, чем голый утренний рынок, который постепенно заполняют адски сонные, продрогшие люди, матерятся, закуривают, развешиваются, плачутся друг другу о своих непростых судьбах.
Я нашел Люси, она как раз расправляла одну из курток на вешалке.
— Эй! — сказал я. И прежде, чем она успела хоть что-нибудь сказать, я ее поцеловал, и она мне ответила, и все было естественно, словно мы знали друг друга очень много лет, словно всегда у нас так было.
— Привет, — сказала она серьезно, но щеки ее покраснели. Когда я прикоснулся к ним губами, (раз и два, какая ж ты хорошенькая!) они оказались очень горячими.
— Я тебя не заразил? — спросил я.
— Еще не непонятно, — ответила она и получше натянула свою розовую шапочку. — Так странно, я как будто хорошо тебя знаю, а на самом деле вижу только во второй раз.
Я снова прижался губами к ее губам и понял, что чувствую себя отлично. Ну, то есть, горло еще болело, но я был так счастлив, то почти этого не замечал.
Товарки Люси переглядывались и хихикали, глядя на нас, беспонтово и палевно, как школьницы. Я убрал прядь ее волос, выбившуюся из-под шапки, и сказал:
— Ладно, еще, может быть, заскочу. А после всего пойдем гулять.
— Я не спала всю ночь.
— Так я тоже. Поспим в сугробе, как бомжи. Да и неважно, короче, главное тут, что гулять будем. Я тебя потом до дому провожу, ты не беспокойся. Я…
Тут я не удержался и снова поцеловал Люси. Люси в небе с бриллиантами.
Ну, бля, конечно мне тоже хотелось, чтобы меня любили, и я был молодой, и все вокруг стало приключением, ну и, короче, было много причин, почему. Но главное ж в этом не почему хоть кто-то, а почему именно она.