Ну, короче, покатали они меня еще примерно час в таком духе, потом Серега дал водиле знак — разворачиваться на Москву. Поехали обратно, и вот с ними вдруг дивная перемена произошла. Такие классные стали мужики, вы не поверите, просто мировые. Чего-то угорали, меня по плечам хлопали, дали водочки в пластиковой стакашке.
— Да ты вроде нормальный пацан, — сказал мне, в конце концов, Серега. — Ну, такой. Ровный.
— Ага, — ответил я. — Да без базара вообще. Ровный-ровный. Ровнехонький.
Я к тому времени был уже прилично пьяный, и, когда они выгрузили меня в незнакомом районе, совсем ничего не понял.
— Э, друзья! Так вы ж меня на Рижском забирали!
Они глянули на меня, как на идиота, водила постучал по лысой башке.
— Так мы ж тебе сказали, ты теперь тут живешь.
Вот это без меня меня женили, конечно. Хотя я не мог ручаться за то, что такого мне правда не говорили.
— Подождите, ребят, а вещи, а?
— Да завтра съездишь, — махнул рукой парень в темных очках, уже давно снявший свои темные очки. — Что ты паришься-то. Иди домой, проспись. Разводить ханку умеешь? Нормально будет?
— Да без бэ. Все умею.
— Ну, завтра тебе работать. С утра приедет Сеня Жбан, все тебе объяснит.
— А Саня Жбан это кто?
— Это твой царь и президент теперь, — сказал мне водила. — Все, не грузи. Завтра разберешься.
Я попал из тесной машины в прозрачную весеннюю ночь, хорошенько там потянулся.
— Твоя квартира — шестьдесят третья, — сказал мне водила. — Этаж седьмой. Все понял?
— Квартира? — спросил я.
— Ну, рабочая, — пояснил Серега. — Но ты там будешь жить, понял?
А, да, вспомнил. Полный пансион же.
— Но если у вас так все готово уже, — сказал я. — То не для меня, наверное, я птица не важная. А который до меня был, он делся куда?
То есть, я уже понимал, куда отсюда можно деться и каким образом, но почему-то все равно спросил. Парень в темных очках (снова нацепивший их минуту назад) сказал:
— Да его вальнули.
— О, — сказал я.
— Баклан, — сказал Серега.
— Да не, — сказал я. — Нормально. В каждой профессии свои риски. Но, я так понимаю, молоко за вредность тут не выдают?
— Будешь хорошо работать, — сказал мне водила. — Сам себе молоко будешь покупать. Золотые сливки.
А не буду хорошо работать — край мне, это я уже понял. И оно в любом их слове, в любом их действии, даже в самом безобидном, было видно. Ну как бы понятно, общество очень кастовое, вроде и все друг другу братья, и всем сам черт не брат, но всегда есть кто-нибудь равнее тебя, а есть кто-нибудь равнее него, и так до самого-самого конца, до верхушки этой новогодней елки.
Но, в целом, я им, по ходу, понравился. Я их больше никогда не видел, и понятия не имею, как там судьба у этих ребят сложилась, но за тот вечер им большое спасибо.
— А как его? — спросил я, проведя большим пальцем по своей шее.
— Да стрельнули, — сказал Серега.
— Умник один, — сказал парень в очках (снова их снявший). Парень-то-в-очках-то-не-в-очках.
— Не боись, — сказал водила. — Он уже не с нами.
Они заржали, а я тогда не понял, как можно над этим всерьез ржать. Потом вкурил и как начал угорать, так угорал — буквально всю жизнь.
Подъезд был херовый, да и район херовый. Типа Чертаново, только Выхино. Вот она — горизонтальная мобильность. Ну, ладно, район районом, но подъезд был филиалом ада на земле, прямо вот так.
Стены в подпалинах, почти непереносимый запах мочи и мусоропровода, просто вонючая симфония, сбитые ступеньки, харча на перилах, шум крыс, разбитые лампочки, двери со следами поджогов — короче, все включено.
Седьмой этаж оказался лучше первого только в том смысле, что тут было настежь открытое окно, куда улетучивалась часть божественных ароматов. Когда я в первый раз решился вынести мусор и открыл мусоропровод, под крышкой оказался пяток маленьких серых комочков, обоссавшихся тогда не меньше меня. Просто "Ритц-Карлтон" на наш неповторимый манер.
В общем, да. Не, паскудство, конечно, такое, что блевануть можно, но человек ко всему привыкает, такое его, человека, свойство волшебное.
Мужики сказали, что вроде жрать нечего, но, может, чего и осталось. Я хотел спросить, когда забрали трупак, но решил не испытывать судьбу. В общем, открыл я дверь, ну, мужики тут же тепло со мной попрощались и оставили меня наедине с новой жизнью, в которой я барахтался теперь, как в океане, таком большом и непонятном.
Квартирка была старенькая, вонь бабульки из нее не могла изъять даже вонь нариков. Короче, уже понятно, что воняло там — просто пиздец. Ремонт в последний раз делали при царе Горохе, проводка шалила (но с этим я справился), потолок осыпался, а из зон утрат иногда выползали какие-то странные насекомые.