— Ну, а ты? — спросил я. — Что у тебя вообще со всем? Братья-сестры? Мамы-папы? О чем мечтаешь, чего боишься? Ну, у нас же с тобой вечер откровений, или как?
— Ты реально так боишься про зубного?
— Нет, — сказал я. — Но бывают же такие случаи, что от лидокаина люди умирают. Аллергия типа.
— Значит, боишься.
— Да не, я просто не был.
Но она уходила от темы, как всегда ускользала, легко и ловко. Я снова схватил ее за запястье, огладил косточку.
— Я хочу все знать. Ты мне ничего не рассказываешь, скрытная какая-то.
— Это ты слишком открытый, — она смешно поморщилась, и мне захотелось разгладить каждую тоненькую складочку у нее на носу. Зоя поглядела на меня ясными, по-младенчески синими глазами.
— Ну, что рассказывать, все, как у всех. Мама, папа, можешь себе представить? У меня есть двое братьев, один сейчас в Бельгии, другой рассорился с отцом, и где он, я не знаю. Они меня намного старше. Я поздний ребенок.
Говорила она очень осторожно, словно по болоту ходила. Я только потом, уже засыпая на ней ночью, врубился, что она такая была, потому что боялась сказать, что счастлива. Что у нее отличная семья, богатый батя, добрая мама. Она не хотела сделать мне больно. Во дура, она и не могла. Я ее так любил, что хотел Зое только счастья, с самого начала, с того момента, когда она еще была только маленьким комочком в одеяле с розовым бантиком.
— Ну, сколько лет у вас разницы?
— С Андрюхой шестнадцать, со Славой девятнадцать.
— У тебя что, мама другая?
— Нет, просто они решили стариной тряхнуть, — засмеялась Зоя. — Короче, мы всегда богатые были. Отец мой, он, как это теперь говорят, красный директор. Ну, знаешь, кто и после Союза остался, где был.
— Директор чего?
Зоя повела плечом.
— Ювелирного завода.
Она отвела взгляд, будто призналась мне в чем-то постыдном типа венерического заболевания. Я Зою такой совсем не знал, даже не представлял. А она просто за меня переживала, я слишком про себя распизделся, а вот она, напротив, очень осторожно подбирала слова.
— Чего, хорошо теперь золотишко-то наше и бриллианты за рубеж вывозить? — спросил я.
Зоя стукнула меня по руке.
— Ой, прекрати. Я не интересуюсь. И вообще, это неважно.
— А, по-моему, важно! А как же Родина-то? Надо сначала Россию одеть в золото, чтоб у каждой поварихи цепура с сосиску!
— Дурак ты, Вася, — сказала мне Зоя. — А мама моя, она, да, кандидат наук. Занимается экспертизой живописи.
— Класс, картинки у вас дома, небось, висят.
— Ага, фальшаки. Три одинаковых картины под Айвазовского. А знаешь, как умно делают иногда? Сейчас ушлые такие пошли, я не могу просто. Был еще один маринист, Алексей Боголюбов, и он Айвазовского в ученических целях копировал. И делал подпись "Копия на картину Айвазовского Алексея Боголюбова". Ну, или как-то так. И, в общем, его подпись зарисовывают, замазывают, оставляют только "Айвазовс" и окончание меняют.
— Хитро как, — протянул я. — Правда ушлые ребята.
— Ага. А еще как-то принесли маме на атрибуцию реального Левитана, она поставила заключение, что подлинник, через месяц с этим Левитаном к ней возвращается уже другой мужик и говорит, что он носил еще куда-то, ему сказали: сто процентов фальшак! И мама опять пробу берет, а там уже совсем другие пигменты! Это просто с этой бумажкой мужику копию того Левитана задвинули, а настоящий поехал в Европу. А мама виновата!
— Хорошо, что денег у мамы много, а то как же!
Я уши развесил. Это реально было интересно, какой-то особый мир, про который я и в книжках-то не читал. Какие-то мошенники, как из приключенческих романов, предметы искусства. Когда Зоя говорила о маме, в ней менялось все, даже речь. Она наполнялась каким-то солнечным теплом и становилась совсем другой девочкой. Сразу было видно, что маму она любит, и что мама любит ее. И до сих пор, в девятнадцать уже лет, Зоя копировала мамины интонации, вставляла слова из маминого словаря и восхищалась маминой работой. Глаза у нее горели, и она даже позабыла о своей неловкости.
А я думал, что Зоя — папина дочка. Всегда так представлял про богатых девочек, что все они — папины любимицы.
Про батю своего Зоя, правда, тоже очень тепло говорила, но как-то спокойно, без огонька. Вот тебе и раз, вот тебе и стереотип.
— А почему ты на ре-ги-оно-ведение пошла, раз у мамы такая работа интересная?
Зоя пожала плечами, сказала:
— Да не знаю даже. Как-то так по сумме всего получилось. Я же в Штаты учиться поеду.
Новость эта меня хорошенько ебнула, как кувалда кота в мультике.
— В смысле? Это когда?
— Ну, сейчас решается вопрос. Не знаю.