Пальцы Этригия были практически закованы в броню из золота и рубинов — он носил неимоверное количество колец. Октавия не особенно разбиралась в драгоценностях, но ее поразило то, что среди колец попадались и очень дорогие, и дешевые поделки. Единственное, что их объединяло, — это красные камни в золотой оправе.
В каждом пальце навигатора было по одному лишнему суставу. Этригий непрерывно плел кистями невидимую паутину, и Октавия всегда запиналась и забывала, о чем говорит, если поддавалась гипнотическому влиянию их безостановочного танца. Ногти Этригия напоминали кошачьи, острые и серповидные. Ими навигатор поглаживал потертую кожу своей кушетки, вечно оставляя новые прорехи в материале.
Все остальное скрывалось под мантией темно-синего цвета, столь любимого воинами легиона. Яйцевидная голова Этригия была достаточно гладкой, чтобы Октавия заподозрила полное отсутствие волос, а «человеческие» глаза всегда прятались под герметическими очками, в толстых линзах которых плескалась какая-то странная фиолетовая жидкость. Октавия поинтересовалась однажды, как он вообще что-то видит сквозь эту муть, но ее не удостоили ответом. Этригий поступал так весьма часто. Очевидно, старый навигатор отвечал лишь на вопросы, казавшиеся ему достойными обсуждения.
— Они сняли пластину с твоего ока варпа, — пробормотал он с чем-то вроде священного ужаса.
Девушка притронулась к бандане, повязанной на лоб.
— Думаю, они решили, что могут доверять мне. После того как я приняла имя… После того как Талос спас меня…
— Меня об этом не проинформировали. Почему мне не сказали, что ты вновь владеешь оком?
— Возможно, потому, что это не ваше дело.
— Я — навигатор «Завета крови». Все, что касается варпа, входит в область моей компетенции.
— Я просидела здесь уже час, слушая вас. Вы только сейчас заметили, что у меня на лбу нет железной пластины?
— Я только сейчас счел необходимым развернуться к тебе, — ответил он, и это было правдой.
Этригий не числился среди любителей зрительного контакта.
— Я устала чувствовать себя беспомощной на корабле, — сказала девушка, больше самой себе, чем собеседнику.
Этригий ответил ей редкой искренней улыбкой:
— Не надейся, что это пройдет, девочка.
Она несколько секунд молча смотрела на старшего навигатора, надеясь на продолжение.
— Мы одновременно и марионетки, и кукловоды, — добавил он. — Мы рабы, но рабы бесценные.
Этригий кивнул в сторону экранов, по которым медленно плыл кружащий над Критом флот Хаоса.
— Без нас эти предатели бессильны. Они не смогут вести свой бесконечный крестовый поход.
Взгляд Октавии был прикован к глазам серокожего человека.
— Вы добровольно выбрали такую жизнь?
— Нет. И у тебя не будет выбора. Но мы все равно обречены прожить ее так.
— С какой стати я захочу заживо похоронить себя в этой клетке? — резко возразила девушка.
— А чего стоит навигатор без корабля?
Этригий произнес это с тошнотворной снисходительностью.
Октавия мотнула головой, не замечая, что делает. Неубедительное возражение — в сущности, лишь инстинктивная потребность сказать «нет».
Этригий улыбнулся с тем же снисходительным выражением.
— Ты жаждешь плыть сквозь звезды, как и все мы. Это в крови. Ты способна скрыть это желание не больше, чем необходимость дышать. Когда время придет, когда Астартес попросят, чтобы ты повела корабль… ты ответишь «да».
Октавия снова почувствовала, что между ними есть связующая нить. Она могла бы использовать возникшую близость, чтобы спросить о том, как провести корабль сквозь варп без путеводного света Императорского Астрономикона. Она могла бы сказать хоть одно из сотен слов, которые перебросили бы мост через пропасть между ней и товарищем-навигатором.
Вместо этого девушка встала и вышла из комнаты. Холодное чувство неизбежности сковало ей язык.
Септимус нашел ее на Черном рынке.
На палубах «Завета», предназначенных для смертного экипажа, многие коридоры и отсеки выходили в общее помещение. По мере того как Великий Крестовый Поход катился по галактике, верные слуги и рабы легиона привыкли использовать этот зал как рыночную площадь и место для собраний. Черный рынок получил свое название от вечно царящей там темноты, лишь кое-где перемежаемой светом ручных ламп и люмошаров. Даже в те давние дни, когда экипаж был полностью укомплектован, палубы для смертных оставались неосвещенными.