Так тянулись день за днем: дул свежий ветер, наполняя паруса, бурлила вода, рассекаемая носом корабля, за бортом поля сменялись лесами, леса деревеньками, иногда им навстречу попадались рыбацкие лодки и купеческие ладьи. Но зато вечерний привал Северин ждал с нетерпением. Сытно покушав и умостившись на пятачке возле костра, разминая приятно ноющие от тренировок мышцы, он готов был вечно слушать истории пройдохи Эйнара, ушлых и много повидавших на своем веку наемников, даже Рыбий глаз иногда вспоминал истории про речных чудовищ и разномастную водяную нечисть.
На одном из привалов Северин спросил Рогатого Свена.
— Послушай, а почему у всех амулет с солнечным диском, а у тебя молния?
— Это потому, что я почитаю обычаи отцов и дедов и не променял истинной веры, которую некоторые называют старой, на сказки о Незримом и его воплощениях, — напыжась ответил Свен.
Внимательно слушавший его тираду Ярун расхохотался:
— Ты больше слушай этого ухотера, все не так было на самом деле.
— А как тогда? — недоуменно переспросил Сигмар.
— А вот так, слушай. Давным-давно, когда Свен был еще младенцем его отец, приняв новую веру, решил, как добропорядочный прихожанин приобщить к ней и своего сына. Но, не тут то было. Местный храмовник, увидев рог на лбу малыша, заявил, что перед ним демон в обличье человека, слуга тьмы и все прочее, что они там любят. Святоша даже порывался спалить младенца, но отец Свена разумеется не дал. Вместо этого он хорошенько накостылял духовному наставнику и выкинул свой амулет Незримого, во всеуслышание объявив, что вернулся к старой вере. Так-то. Фольмарк, это тебе не княжество, у нас Храму такой власти не дают, да и верит народ, кто во что хочет. Нанимаются ведь все в самые разные земли, и везде разная вера. Некоторые принимают местные обычаи и, возвращаясь, приводят с собой. Так или иначе, наш добрый Свен в Незримого не верит, да и тебе не советует.
— Ха, точнее и не скажешь, — ударил кулаком по спине рыжего весельчака Свен.
На другом привале речь зашла о Фольмарке. Наемники, расчувствовавшись, как могли хвалили свою родину, а Северин узнавал все новые факты о жизни обитателей этого мира.
— Фольмарк — это земля воинов, мы издревле славились своим искусством. Однажды, когда нашим предкам надоело резаться друг с другом, — ворочая угли у костра, повествовал Большой Рик, — они решили объединиться и собрать Совет Старейшин. Двенадцать семей Фольмарка, двенадцать колен, каждый из которых избирает своего старейшину в Совет, который в свою очередь избирает Хранителя Фольмарка. В его ведении вопросы войны и мира, правители и сановники других стран, которым нужна целая армия, а не кучка бойцов, тоже идут к нему, и он совместно с Советом дает добро. Вопросы помельче решают с представителями семей или отдельными вольными горожанами. Бывали случаи, когда помощь оказывалась и не за деньги. Во время смуты костяк армии Союза Трех составляли фольмаркцы, бившиеся за свободу, а не ради богатства.
Он рассказывал об их обычаях, героях и жизни, а солдат слушал и проникался уважением к этим суровым и сильным жителям города среди камней.
Их путешествие продолжалось, не изобилуя событиями, но иногда река преподносила сюрпризы. Уже в паре дней пути от цели, кормчий заметил на горизонте облако пыли, приглядевшись, он различил сражающихся воинов. Поднявшиеся из трюма на борт компаньоны с охраной на всякий случай переоделись в доспехи, а Ярун всем утверждал, что разглядел цвета, и бились флорианцы с суравцами. Однако опасность миновала и через день, на рассвете, путники достигли Суравы.
Багряно-красные лучи полыхали на каменных стенах города, возвышавшегося на холме, который с одной стороны огибал полноводный Сирт. Размерами Сурава значительно уступала столице, хотя и захолустьем город назвать было сложно. По обе стороны реки вытянулись от стен ремесленные слободы.
Высадившись на пристани, Эйнар поблагодарил команду и предложил им дождаться возвращения.
— Ну, спасибо, мужики. Довезли в целости и сохранности. Есть предложение — через месяц, или около того, мы будем возвращаться обратно. Если будете здесь к этому сроку, то заплачу за проезд на три талера больше.
Переглянувшись с сыновьями, кормчий согласился: