– Это так.
Она сделала еще один глубокий вдох и сумела поднять голову и повернуться к нему.
– Извини. Дурное настроение.
– Слышал. – Он чуть улыбнулся. – Фру Трелу сказала мне, что ты – «вздорное дитя». Интересно, что это такое?
Мири попыталась ответно улыбнуться, но почувствовала, что попытка не удалась.
– Что бы это ни было, наверняка что-то плохое. Я испортила что-то, что она учила меня печь. Велела мне положить туда пикули, а я положила молоко. Или наоборот. Я точно не знаю…
Он нахмурился.
– Наверное, это все-таки молоко, а не пикули. Молоко – это та белая жидкость, которую мы пьем, так?
– Не знаю. Я же сказала тебе – не знаю! Каждый раз, когда мне кажется, что я запомнила значение какого-то слова – пристроила его к земному, она бросает мне еще сорок семь новых… – Мири досадливо всплеснула руками. – Так я никогда ничего не запомню!
– Шатрез… – Он наклонил голову набок. – А зачем ты пытаешься сопоставить эти слова с земными? Ведь это же только мешает! Может, если бы ты дождалась, пока твердо не усвоишь этот язык, а уже потом начала составлять словарь, все пошло бы лучше? Пока, наверное, стоило бы просто учить язык так, как будто тебя учат в школе.
– Я не ходила в школу! – огрызнулась она, услышав, как в ее голосе растет напряжение.
Вал Кон нахмурился:
– Что?
– Я сказала, – повторила она, пугающе четко выговаривая слова, – что не ходила в школу. Никогда. За всю мою жизнь. Аккази?
Голова у нее гудела от боли. Она склонила лицо к земле и запустила пальцы в волосы.
– Нет.
Он взял ее за запястья, заставляя опустить руки. Она разрешила ему это сделать, но не подняла головы, по-прежнему глядя в землю. Вал Кон вздохнул:
– Мири, не надо от меня убегать. Пожалуйста. Я не понимаю, и мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснила.
– Ты не понимаешь?
Она вскочила на ноги и рывком высвободила руки. Он тоже встал, не двигая руками, пристально и тревожно глядя на нее.
– Ты не понимаешь?! Тут и понимать-то нечего – все очень просто. На Пустоши, если ты платишь школьный налог, ходишь в школу. А не платишь – не ходишь. Пока все ясно? Мои родители были бедняки. «Бедняки» – понятно это слово, или и его надо объяснять? Настоящие бедняки. Почти нищие. Настолько нищие, что им едва удавалось каждый месяц наскрести столько денег, чтобы поддержать у домохозяина надежду когда-нибудь получить квартплату полностью. И, если уж мы об этом заговорили, там были крысы… Про крыс ты понимаешь? А моя мать все время болела, а когда нам случалось раздобыть немного денег, то Робертсон приходил домой и все пропивал или прокуривал, бил нас обеих…
Она перевела дыхание и ужаснулась тому, насколько это похоже на рыданье.
– Так что я не ходила в школу, – бесстрастно договорила она. – Моя мать научила меня читать. А когда я поступила в отряд Лиз, она вбила мне в голову торговый и основы математики. Чтобы быть наемником, хорошего образования не нужно. Так что, наверное, поэтому я и не знаю, как правильно учат язык. Делаю все, что могу. Извини, если этого мало.
Вал Кон стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. На его лице отражалась такая гамма эмоций, что она села – со всего размаху – и сжала зубы, чтобы не застонать под волной отчаяния.
«Ну вот, ты все и испортила, идиотка!» – сказала она себе и судорожно сглотнула, ожидая, что он повернется и уйдет.
– Мири! – Он стоял рядом с ней на коленях, протянув к ней руку, но не прикасаясь к ней.
– Теперь ты понимаешь?
Она говорила хриплым шепотом. Его непроницаемое лицо расплывалось у нее перед глазами.
– Да. – Он медленно приблизил к ней руку, держа ее на виду, словно она была диким зверьком, которого страшно было вспугнуть, и нежно погладил ее по щеке. – Извини, шатрез. Я был глуп.
У нее из глаз полились слезы.
– Нет, это я глупая. Я же тебе говорила.
– Действительно говорила, – согласился он. – И мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее перестала думать, будто мне нужно лгать. – Он пальцами стер с ее щек слезы. – Существует огромная разница между образованием и интеллектом, Мири. Ты не глупая. Как правило. – Он едва заметно ей улыбнулся. – И – как правило – я тоже не глуп. Но, как мне говорили, всем случается ошибаться.
Уголки ее губ чуть приподнялись.
– Я такое слышала.
– Вот и хорошо. – Он сел на пятки, устремив на ее лицо серьезные глаза. – И, сделав ошибки, давай подумаем, как их лучше исправить. – Он приподнял бровь. – У тебя очень болит голова?
Она удивленно моргнула.
– А кто говорил о том, что у меня болит голова?
– У меня до сих пор начинается головная боль, когда я пытаюсь делать перевод с одного языка на другой, – ответил он. – Заговори со мной на любом известном мне языке – и я отвечу на том же языке. Но стоит спросить меня, что слово одного языка означает на другом, и у меня на поиски ответа могут уйти часы. – Он замолчал и откинул волосы со лба. – Ты не можешь кое-что для меня сделать, шатрез?
– Приложу все усилия.
– Их должно хватить, – пробормотал он, так сильно напомнив Мири Точильщика, что она невольно рассмеялась. Он посмотрел на нее из-под ресниц и тоже улыбнулся. – Тебе здесь удобно? Или ты предпочтешь уйти в дом?
– Мне хорошо, – поспешно ответила она, потому что в ее больной голове моментально возник образ разгневанной фру Трелу. Она скрестила ноги и постаралась выглядеть бодро. – Так что ты мне поручишь?
Вал Кон копался в своем кошеле.
– Это просто должно помочь мне придумать, как тебе лучше учить язык.
Его рука начала быстро двигаться, и, проследив за его движениями, Мири увидела, что он бросил на землю несколько предметов.
– Закрой глаза! – приказал он, и Мири мгновенно послушалась. Положив два пальца ей под подбородок, он поднял ее голову так, чтобы ее закрытые глаза смотрели в какую-то точку у него над головой.
– Не открывай глаз, – уже мягче сказал он, – и скажи мне, что ты сейчас видела на земле.
Ее брови дернулись.
– Начиная от тебя и двигаясь на восток: кредитная карточка – металлическая оранжевая с тремя тоненькими голубыми полосками. Одну ее сторону накрыла монета. Потом идет плоский белый камень размером в две монеты, потом – кантра, орлом – соединенные между собой звезды. Ближе всего ко мне лежит корабельный ключ, рядом с ним – стило, потом – короткая проволока, закрученная штопором. Кусок бумаги с надписью, не знаю, на каком языке, но почерк, кажется, твой. А потом мы вернулись к кредитке. – Она помолчала и кивнула. – Вот и все.
Наступившее молчание грозило затянуться. Спустя почти минуту она почти робко спросила:
– Вал Кон?
– Да?
– Мне можно открыть глаза?
– Да.
Мири обнаружила, что он пристально на нее смотрит – и на его лице отражались смех, изумление и… гнев? Она не успела толком этого понять – вся эта смесь уже исчезла, а Вал Кон поднял бровь и кивком пригласил ее посмотреть вниз.
Она бросила взгляд на беспорядочный набор предметов и ухмыльнулась. Ее головная боль внезапно стала меньше.
– Ничего не упустила. Я боялась, что разучилась.
Вторая бровь поднялась вслед за первой.
– Глупа, Мири?
– Но это же пустяк! – запротестовала она, искренне удивившись. – Это же фокус, трюк. Его может выучить любой – он не имеет никакого отношения к мозгам!
– Понятно. Полезный трюк, правда? – Он подобрал предметы и как попало запихнул обратно в кошель. – И сколько ты можешь это помнить?
– По-разному. Этот набор скорее всего забудется к концу дня, если тебе не нужно, чтобы я помнила дольше. Но если нужно, лучше скажи мне прямо сейчас, потому что тогда я должна… – Она неопределенно взмахнула рукой. – Ты вроде как делаешь в памяти пометку, чтобы не забыть, что это надо помнить.
– Понятно, – снова пробормотал он, словно в ее объяснении не было ничего неясного. – А со звуками ты то же самое сделать можешь? Сделать на них пометку, чтобы не забыть?