Там, должно быть, ручей, а в нем, должно быть, форель, подумалось мне.
Форель.
Возможность пойти порыбачить, поймать свою первую форель, увидеть свой Питсбург.
Смеркалось. Времени дойти до ручья уже не было. Я направился домой, пробираясь сквозь стеклянную щетину зданий, росшую густо, как волосы на бакенбардах, и отражавшую стремительное падение ревущих водопадов ночи.
На следующий день я в первый раз в своей жизни отправился ловить форель. Я встал пораньше, позавтракал и вышел из дома. Я слыхал от людей, что форель лучше ловится спозаранку. Так ей угодно, форели. По утрам у нее особенное настроение. Потом я вспомнил про снасти и снова зашел в дом. Порядочных у меня не было, и пришлось остановиться на старой удочке.
Как в той детской игре.
Для чего курица пересекает улицу?
Я сам согнул крючок и привязал его на кусок белой лески.
И заснул.
На следующее утро я опять встал рано, опять позавтракал. На этот раз я прихватил с собой ломоть белого хлеба для наживки. Я собирался катать шарики из мякиша и насаживать их на мой водевильный крючок.
Я вышел из дома и дошел до того самого угла. Прекрасный луг и ручей, ниспадающий водопадом с обрыва.
Но чем ближе был ручей, тем яснее становилось, что с ним не все в порядке. Ручей вел себя как-то не так. Странное у него было поведение. И двигался он как-то странно. Наконец я очутился достаточно близко, чтобы разобраться, в чем было дело.
Водопад оказался пролетами деревянной лестницы, ведущей к дому, скрытому рощей.
Я долго простоял около лестницы, рассматривая ее и отказываясь верить своим глазам.
Я постучал по моему ручью, и мне ответил деревянный звук.
Мне пришлось самому быть своей первой форелью, клюнувшей на ломоть белого хлеба.
Реплика Ловли Форели В Америке:
А что я могла поделать? Лестницу не сделаешь ручьем. Паренек вынужден был вернуться восвояси. И со мной такое случалось. Помню, я как-то перепутала в Вермонте одну старуху с форельным ручьем — пришлось извиняться.
— Простите, — сказала я, — мне показалось, что вы — форельный ручей.
— Ничего подобного! — ответила старуха.
РЕД ЛИП
Семнадцатью годами позже я сидел на камне. На камне под деревом, рядом с заброшенным домом, на котором, как погребальный венок на гвоздике, висела табличка, написанная шерифом.
ЗАПРЕЩЕНО
4/17 ХАЙКУ
Много воды в реках утекло за семнадцать лет, тысячи форелей уплыли прочь, и вот сейчас, рядом с автострадой и табличкой, написанной шерифом, струилась еще одна река — Кламат — а мне нужно было спуститься на 35 миль вниз по течению — в Стилхед, где я остановился.
Все было как обычно. Никто не останавливался и не подсаживал меня, хотя я был экипирован как рыбак. Рыбаков, как правило, подвозят. Но я ждал уже три часа.
Солнце походило на полтинник, который кто-то облил керосином, поджег, сунул мне в ладонь, сказав: «Подержи-ка, парень, пока я сбегаю за газеткой», — и ушел, чтобы никогда не вернуться.
До того, как я уселся на камень под деревом, я уже отмахал немало миль. Каждые десять минут появлялась машина, и я вставал, тыча пальцем в небо, словно бананом, а затем вновь садился обратно.
У заброшенной лачуги крыша была крыта железом, покрасневшим от многолетнего ожидания. Красным, словно шапочка на голове приговоренного к гильотинированию. Край кровли сорвался и хлопал под порывами теплого ветра, налетавшего с реки.
Еще одна машина проехала. Пожилая пара. Чуть не съехали с асфальта прямо в реку. Видать, здесь им никогда не приходилось встречать путешествующих автостопом. Машина скрылась за изгибом дороги, а они все еще таращились в ту сторону, где остался я.
Делать было нечего, и я начал ловить оводов сачком. Я придумал дурацкую игру: словно я — безногий, и не могу за ними бегать, так пусть они сами подлетают ко мне. Наверно, я маленько свихнулся. Поймал я шесть штук.
Неподалеку от лачуги стоял сортир, и дверь его была зверски вывихнута. Нутро сортира зияло человеческим лицом, казалось, что оно шепчет: «Старикан, который меня построил, хезал здесь девять тысяч семьсот сорок пять раз, но теперь он помер, и я никому другому не позволю в меня хезать. Отличный был парень. Душу в меня вложил. Оставьте меня в покое. Я — памятник милой старой заднице. Вот почему моя дверь нараспашку. Если хотите хезать, валите в кусты и хезайте там вместе с оленями».
— Да пошел ты! — сказал я сортиру. — Мне бы вниз по реке.
БЕЗАЛКОГОЛЬНЫЙ АЛКОГОЛИК
В детстве у меня был один знакомый, который из-за грыжи стал Безалкогольным Алкоголиком. Он был из одной очень большой и очень бедной немецкой семьи. Всем остальным детям приходилось работать летом в поле, собирая фасоль по расценке два с половиной цента за фунт, чтобы помочь семье продержаться. Все работали в поле, кроме моего приятеля, которому грыжа мешала. На операцию не было денег. Денег не было даже на бандаж. Поэтому он сидел дома, медленно превращаясь в Безалкогольного Алкоголика.
Однажды августовским утром я заглянул к нему домой. Он еще не вставал с постели и выглядывал из-под вороха старых драных одеял. В жизни своей ему не приходилось спать под простыней.
— Обещанный пятачок принес? — спросил он.
— Ага, — сказал я. — В кармане лежит.
— Хорошо.
Он выскочил из постели уже одетым. Однажды он мне сказал, что никогда не раздевается перед сном.
— Чего там, — сказал он. — Все равно вставать придется. Так уж лучше заранее приготовиться. Глупости это одни — раздеваться перед сном.
Он прошел на кухню, переступая через малышей, мокрые пеленки которых были разбросаны в анархическом беспорядке. Он сделал себе завтрак — ломоть домашнего хлеба, политый кукурузной патокой и арахисовым маслом.
— Пошли, — сказал он.
Мы вышли из дома, а он все жевал свой сэндвич. Лавка была за три квартала, на другой стороне поля, покрытого ярко-желтой травой. На поле было полно фазанов. Разжиревшие за лето, они и не пытались улететь от нас.
— Привет, — сказал лавочник.
Лавочник был лыс, и на плеши у него светилось красное родимое пятно. Вроде бы как красный автомобиль запарковался на лысине. Привычным жестом он достал пакетик «Виноградного Прохладительного» и положил его на прилавок.
— Пять центов.
— Сегодня он платит, — сказал мой приятель.
Я достал пятачок из кармана и отдал его лавочнику. Тот кивнул головой, и красная машина на лысине завиляла, как будто с водителем случился эпилептический припадок.
Мы вышли.
Приятель повел меня через поле. Один из фазанов, вместо того, чтобы улететь, побежал перед нами, похожий на пернатую свинью.
Обряд начался, как только мы вернулись в дом. Для моего приятеля приготовление «Прохладительного» было обрядом и сакральным актом, который следовало исполнять в соответствии с точными предписаниями и с достоинством.
Он взял галлонную банку, и мы пошли на другую сторону дома, туда, где водопроводный кран торчал из земли, словно палец святого, окруженный лужицей грязи.
Он разорвал пакетик и высыпал концентрат в галлонную банку. Подставил банку под кран и открыл его. Вода зашипела, забулькала, пошла брызгаться.
Он тщательно следил за тем, чтобы вода не перелилась через край и чтобы драгоценный «Прохладительный» не был пролит на землю. Когда банка наполнилась, он закрыл кран резким, но точным движением, словно знаменитый нейрохирург, удаляющий испортившуюся детальку воображения. Затем навинтил крышку на банку и принялся энергично встряхивать содержимое.
Первая часть церемонии закончилась.
Мой приятель напоминал вдохновенного жреца экзотического культа, он провел первую часть церемонии безупречно.