— Ты маньяк, — заявил Люк, спрыгивая со своего каррикла и бросая вожжи груму. — Ты чуть не убился.
Рот Рейфа скривился в безрадостной усмешке:
— Ну, это вызвало бы переполох. Все планы о наследовании были бы разрушены.
— Скорее свадьба Гарри и Нелл была бы разрушена! — рявкнул Люк. — Мне наплевать на вопрос о наследнике Эксбриджа, но ты сейчас среди друзей, так что возьми себя в руки.
Рейф мигнул, и холодный блеск медленно исчез из его глаз. Намного более спокойным голосом он сказал:
— Ты прав, Люк. Я не подумал о Гарри и Нелл.
— Ты вообще не думаешь, — заявил Люк прямо.
Рейф взглянул на друга и грустно вздохнул.
— Я такой плохой?
Люк, испытывающий облегчение от того, что худшее уже позади, смягчился.
— Самый ужасный из всех, кого я когда-либо видел. Думаю, нам обоим необходимо выпить.
— Согласен, — Рейф развязал шёлковый шарф и снял кожаные перчатки.
— Так как я победил, ты должен мне пятьсот фунтов.
— Я знаю, чёрт тебя побери, — ответил Люк, и они двинулись к парадной лестнице особняка Элверли. — Страшно не хочется признавать, но гонка была неплохой. Хотя я боялся, что ты разобьёшься об эти каменные столбы. Но кони у тебя великолепные.
— Грация и отчаянная смелость, — согласился Рейф. — Когда начинается церемония? Боюсь, я не в состоянии переварить её прямо сейчас.
— Тебе лучше обрести нужное состояние, — предупредил его Люк.
Рейф слегка улыбнулся.
— Не волнуйся, я сделаю это ради Гарри и Нелл. Этот брак, по крайней мере, стóит того, чтобы его отпраздновать.
Во время их разговора к ним по лестнице быстро спустился их друг Гэбриэл Ренфру, родной брат графа и единокровный брат жениха.
— Как ваша поездка? — спросил он, после приветствия.
— Ужасно, — ответил Люк.
Гэйб приподнял бровь:
— Все ваши гонки ужасны. Что на этот раз?
Люк кивнул головой на Рейфа.
— Он только что вернулся из Эксбриджа.
Гэйб взглянул на друга.
— Понятно. Полагаю, ты завершил все приготовления к свадьбе?
Рейф не ответил. Лишь крохотный мускул немного подёргивался на его щеке.
— Выпьем? — предложил Гэйб.
— Давай, — согласился Люк. — И побольше, он сегодня нуждается в этом.
— Глупости, — произнёс Рейф холодно. — Я совершенно спокоен.
— Я знаю, дружище, — ответил Гэйб. — В этом то и проблема.
Несколько часов спустя Рейф сидел на скамье в церкви, наблюдая, как Гарри в ожидании невесты ходил перед ним, словно лев в клетке.
Наконец, у входа возникло какое-то движение, и ему не надо было поворачивать голову, чтобы узнать причину. Серые глаза Гарри, обычно столь холодные, засияли, когда тот увидел свою невесту. И столько чувства отражалось в них, что Рейф отвёл взгляд, словно подсмотрел что-то, не предназначенное для чужих глаз.
Рейф услышал спокойную уверенность и гордость в голосе Гарри, когда тот обещал любить и лелеять свою леди.
Он поймал мимолётную улыбку, которую Гэйб послал Калли, принцессе его сердца, видно, вспоминая об их свадьбе.
Быть с тобой всегда… Любить и беречь…
Пока смерть не разлучит нас.
Рейф почувствовал, как холод пронзил его до мозга костей.
Сможет ли он дать такие обещания? Не леди Лавинии. Не после того, что произошло в Эксбридже.
А вообще, когда-нибудь?
Что они означают? В любом случае он не чувствовал в себе никакой любви, и никогда её не испытывал.
Он не походил на Гэйба, который легко и часто влюблялся, пока не встретил свою настоящую любовь, свою Калли.
Он не походил на Гарри, который влюблялся дважды, и в первый раз пагубная страсть привела к тому, что ему стало всё равно, жив он или умер. Теперь влюблённый искренне и глубоко, он совершенно преображённым человеком стоял у алтаря, с обожанием глядя на свою невесту.
Рейф не понимал их тогда, не понимал и теперь.
Он никогда не влюблялся, ни разу за свои двадцать восемь лет, и вряд ли когда-нибудь влюбится.
Да, он признавал женщин, но только как объект физических отношений. Он хорошо обращался с ними и был очень щедр при расставании. И они сами, казалось, не возражали против такого обращения. Ни одной из них не удалось поколебать его прирождённую холодность.
На войне холодность его ещё более углубилась. Там было совершенно необходимо оставаться хладнокровным и рассудительным, не позволять страсти захватить себя. Он нашёл в этом свою силу, не допуская мир до себя, не позволяя страданию и горю затронуть его. Люди умирают от страданий и горя.