«Поместье?» — отмахнулся он на вопрос Лео. «Растет. Сыр зреет, вино бродит. Все под контролем. Но не в этом дело.» Он сел напротив Лео, его лицо стало серьезным. «Я готов, кузен. Как только вернемся с этого бала… я сделаю предложение Элоизе. Официально. По всем правилам. Ее отец… герцог дает понять, что не против.» Арман улыбнулся, но в его глазах читалась тревога за Лео. «А ты? Как держишься?»
Лео только покачал головой, показав на груду нераспечатанных писем и отчетов на столе. Арман понял.
«Держись, кузен. Тетушка права. Терпение. А пока…» — он хлопнул Лео по плечу, «неделя подготовки к балу! Версаль, Лео! Надо сиять! Забудь про тоску хотя бы на время подготовки. Для Елены. Чтобы, если она там будет… увидела тебя во всеоружии.»
И началась подготовка. Пошив нового, самого роскошного камзола (темно-синего бархата, вышитого серебром — цвет надежды и верности). Повторение этикета до тошноты. Выбор подарка ко двору (Анри, конечно, предложил миниатюрную световую шкатулку особой конструкции). Поездки к тетушке за наставлениями и к Арману за моральной поддержкой. Стройка чувств была заморожена, но стройка образа для Версаля кипела. Лео погрузился в эту суету, как в спасительный омут, стараясь заглушить боль молчания и тревогу за будущее. Бал в Версале маячил на горизонте как новая, неизведанная и пугающая глава его жизни, где судьба Елены могла решиться без его участия. Он должен был быть готов. Безупречно готов.
Глава 57. Терраса Надежды и Королевская Тень
Версаль. Казалось, само золото заката впитали в себя стены королевской резиденции, отражаясь в бесчисленных окнах и позолоте интерьеров. Воздух внутри бального зала был густым, как дорогой соус — смесь духов знати, горящего воска тысяч свечей, сладковатого аромата экзотических фруктов и легкой пыли, поднятой сотнями пар ног. Звуки сливались в непрерывный гул: шелест шелков и парчи, серебристый перезвон хрустальных бокалов, сдержанный смех, шёпот интриг и торжественные аккорды оркестра, льющиеся с хоров.
Леонард де Виллар стоял у края паркета, изящный фужер с шампанским в руке. Его темно-синий бархатный камзол, расшитый серебряными нитями, ловил блики свечей, делая его похожим на кусочек ночного неба, усыпанного звёздами. Но глаза его, обычно столь живые и наблюдательные, были прикованы к главному входу. Он механически отвечал на поклоны, обменивался светскими любезностями, пробовал изысканные закуски, которые казались ему безвкусным картоном. Каждый скрип двери, каждый новый силуэт в проеме заставлял его сердце сжиматься в болезненном ожидании.
«Где она?»
Арман, сияющий в камзоле цвета молодого вина, кружил в вальсе Элоизу. Герцогиня смеялась, её лицо, обрамленное каскадом каштановых локонов, светилось безмятежным счастьем. Лео поймал их взгляд, Арман подмигнул ему с ободряющей улыбкой. Лео ответил кивком, искренне радуясь за кузена. Но тут же его взгляд, словно магнит, снова потянулся к двери. Пусто.
«Она приедет, племянник, не изводи себя», — маркиза д’Эгриньи появилась рядом, как из воздуха. Её голос был удивительно спокойным, даже веселым. Она ловила восхищённые взгляды в свой адрес — строгое, но невероятно элегантное платье глубокого аметистового оттенка подчеркивало её царственную осанку. «Но учти, поговорить нужно до того, как Его Величество почтит нас своим присутствием. Потом к ней будет не подступиться».
Лео взглянул на тётушку с подозрением. её спокойствие было… неестественным. Слишком уверенным. «Она что-то знает. Что-то, чего не знаю я». Он мысленно отметил это, но сил расспрашивать не было. Всё его существо было натянуто, как тетива лука, готовое выпустить стрелу надежды или отчаяния.
И тогда она появилась.
Не громко, не вызывающе. Словно луч лунного света, проникший сквозь золотое сияние зала. Елена де Вальтер. Платье… оно было шедевром. Глубокий, насыщенный синий, цвет ночного неба перед рассветом, переходил внизу в почти черный, цвет уходящей ночи. Ткань — тяжелый, переливающийся атлас — ловила свет, создавая иллюзию движения, мерцания далеких звёзд на темном небосводе. Черные кружева, как тончайшая паутина, обрамляли декольте и рукава, не скрывая, а лишь подчеркивая изящество линий. Никаких кричащих украшений — только тонкая серебряная цепочка с небольшим сапфиром, каплей холодной росы у основания шеи. И белые садовые розы, вплетенные в темно-каштановую прическу, собранную с изысканной небрежностью. Эти цветы были ключом. Они, белые и чистые на фоне сине-черного траура, кричали о надежде, о смелом шаге из тени прошлого в свет возможного будущего. Это был не просто наряд. Это был манифест. Тихий, но невероятно красноречивый.