Его голос, хоть и торопливый, звучал не тревогой, а ликованием. Каждая деталь была гимном Елене.
Садовники, как ювелиры, подправляли уже безупречный изумруд газона. Слуги в белоснежных перчатках расставляли стулья с церемониальной точностью, их лица светились участием. Анри и его команда, счастливо перемазанные в саже и изоляции, монтировали последние светильники, маскируя провода в гирляндах свежей зелени. На кухне царило вавилонское столпотворение, пахнущее божественно: повара, как алхимики, превращали ингредиенты в съедобные скульптуры, а воздух был насыщен ароматом свежеиспеченных круассанов, крепкого кофе и… безграничной надежды. Мари, руки которой слегка дрожали от волнения, с невозмутимой точностью расставляла именные карточки на столах. Повсюду царила лихорадочная, но счастливая деятельность.
Когда первые лучи солнца позолотили башни Шато, по дороге к церкви Сен-Жермен уже выстроились жители окрестных деревень. Их наряды, лица, полные доброго любопытства и участия, создавали живой коридор. Над полями висела особая, звенящая тишина — затишье перед бурей счастья, которая вот-вот должна была обрушиться.
Церковь Сен-Жермен, преображенная Мартеном в цветущий Эдем, была переполнена до отказа. Мягкий свет, проникая сквозь древние витражи, смешивался с теплым сиянием сотен свечей, создавая атмосферу неземного благоговения. Затих последний шепот. Орган заиграл торжественную, трепетную прелюдию. Все, как один, замерли и обернулись к тяжелым резным дверям.
И явилось Чудо.
Елена де Вальтер, а теперь Виллар, в платье от мадам Рене. Но это было не платье. Это было воплощение лунного сияния и утреннего тумана. Оно струилось по ее фигуре мягкими, невесомыми волнами французского шелка цвета сливок, подчеркивая изгибы с целомудренной грацией. Невероятное венецианское кружево, тончайшее, как паутинка, покрывало лиф и ниспадало длинными, полупрозрачными рукавами, перетекая в шлейф поистине королевской длины, который несли трое прелестных пажей. Жемчуга, словно слезы счастья русалки, мерцали на корсаже и были вплетены в фату, удерживаемую изящнейшей миниатюрной диадемой, где бриллианты искрились, как пойманные в ловушку звезды. Она шла медленно, величаво, опираясь на руку старого графа де Монтескью, чье лицо светилось глубокой нежностью и гордостью. Ее лицо, слегка затененное фатой, излучало такой внутренний свет, такую чистую, бездонную радость и любовь, что у многих на глазах выступили слезы. Это была не просто красота — это была сияющая гармония, почти неземное видение.
В первом ряду, рядом с почетными гостями, сидела маркиза д'Эгриньи. Ее осанка была безупречна, лицо — маской светской умиленности. Но ее аметистовые глаза, скользнув по королевскому герольду, стоявшему у дверей, по слишком внимательному лицу одного из придворных графов в дальнем ряду, стали холодными, как зимнее озеро. Легким движением веера она поймала взгляд своего старого знакомого, герцога де Монморанси, сидевшего ближе к королевской ложе, и едва заметно подняла бровь. Герцог, старый лис Версаля, почти неуловимо кивнул. Элиза снова устремила взгляд на невесту, но уголки ее губ напряглись. Она видела не только красоту Елены, но и сети, уже сплетающиеся вокруг молодоженов.
Лео, стоявший у алтаря в безупречном фраке из темно-синего бархата с серебряной вышивкой в виде виноградных лоз (символ Вилларов), замер, забыв дышать. Весь огромный мир, все гости, весь шум праздника — все схлопнулось в одну единственную точку: Елену. Его сердце замерло, а потом ударило с такой силой, что эхо его стука, казалось, должно было разнести стены церкви. В его глазах, широко распахнутых, отразилось немое благоговение, безграничное обожание и полное, абсолютное счастье, переполнявшее его до краев. Он не видел больше никого. Только Елену. Его мечту. Его чудо. Его жизнь.
Зал ахнул, единым сокрушенным вздохом. По рядам пробежал шепот, полный искреннего изумления: «Божественный ангел…», «Невиданное совершенство…», «Сияет, как солнце…». Даже самые искушенные аристократы, видавшие сотни свадеб, замерли, потрясенные. Свадьба Лео Виллара и так обещала стать легендой, но вид невесты превзошел все, даже самые смелые, ожидания. Это был не просто демонстративный блеск богатства — это была бездна безупречного вкуса, пронизанная бесконечной любовью и желанием Лео создать для нее одно-единственное, непревзойденное совершенство.
Слова клятв звучали в торжественной тишине чисто, сильно, наполняя пространство святостью момента. Лео смотрел в серо-голубые глаза Елены, снявшей фату, и видел в них не просто свое отражение — он видел все их завтра, все их «навсегда». Его голос, произносящий «Да, беру тебя в жены…», был тверд, как скала, и тёпл, как летнее солнце, наполненный до краев безграничной любовью и преданностью. Ее «Да» прозвучало как чистый хрустальный колокольчик, звонкое и исполненное безудержной радости. Когда обручальное кольцо — простое золотое — и кольцо с глубоким синим сапфиром, символом верности и чистоты, скользнули на ее палец, зал выдохнул, как будто само здание облегченно вздохнуло. Их первый поцелуй как муж и жена был нежным, глубоким, обещающим целую вечность счастья. Он прозвучал под гром аплодисментов, радостные возгласы и счастливые всхлипывания. Граф и графиня Виллар. Их сказка началась здесь и сейчас.