Попытка 9: Система Помощи — Полевые Испытания (Справедливость как Зрелище).
На сход в Сен-Клу Леонард приехал лично. Без трости — дорога была сухой, а силы прибавлялись. Площадь перед домом старосты заполнилась мужиками в грубых одеждах, женщинами в платках, детьми, выглядывающими из-за спин. Жан Бернар, с непривычной торжественностью, зачитал составленный список нуждающихся: три вдовы (включая Лебран), два старика-инвалида, не способных к труду.
Леонард шагнул вперед. Тишина воцарилась мгновенно, напряженная, полная ожидания.
«Мари Лебран,» — начал он, обращаясь к первой вдове. «Сколько детей? Старшему — сколько лет? Работает ли?»
Он задавал вопросы методично, спокойно, но вникая в детали: возраст детей, их трудоспособность, есть ли помощь от родни, основные источники дохода семьи. У одной из вдов, не Лебран, обнаружился взрослый, здоровый сын, который «подрабатывал, где придется», но явно мог содержать мать.
«Его имя?» — спросил Леонард у Бернара.
«Жак, ваша светлость.»
«Жак, выйди.»
Молодой крепкий парень, смущаясь, вышел из толпы.
«Твоя мать просит помощи. А ты? Можешь ли работать на графской мельнице? Или в лесу с дровосеками? Заработать на хлеб для семьи?»
Жак, потупившись, пробормотал:
«Могу, светлейший…»
«Тогда помощь твоей матери не нужна. Она имеет кормильца. Ты им и станешь. С завтрашнего дня — к мельнику. Он ждет работников.»
Леонард посмотрел на Бернара.
«Вычеркнуть мадам Дюбуа из списка.»
Старикам-инвалидам, не имевшим родни, льгота была подтверждена сразу. Крестьяне наблюдали за этим «судом» в гробовой тишине. Ни ропота, ни одобрительных возгласов. Но в их глазах, устремленных на графа, читалось не только привычная робость, но и понимание. Процесс был строгим, но открытым. Решение — обоснованным. Справедливость, пусть и суровая, была зримой.
Победа: Авторитет, завоеванный не титулом, а прозрачностью и разумной строгостью. Система помощи прошла первую публичную проверку.
Отношения с Арманом: Точка Перелома (Бокал Искренности).
Вечер выдался тихим. Леонард сидел у камина, просматривая отчет Лефевра о продаже шерсти, когда в кабинет без стука вошел Арман. В его руке была бутылка с темно-рубиновым содержимым и два хрустальных бокала.
«Старый кларет,» — коротко пояснил он, наливая вино, которое пахло сухофруктами, кожей и временем. Он протянул бокал Леонарду, взял свой. Молчание повисло в воздухе, нарушаемое лишь потрескиванием дров. Арман смотрел в пламя, собираясь с мыслями. Наконец, он поднял взгляд. В его обычно осторожных глазах светилось что-то непривычное — чистое, сильное.
«Леонард,» — начал он, и голос его слегка дрогнул. Он сделал глоток вина. «Я… я был не прав. Когда ты заговорил про шерсть… про карту… про этот налог для вдов…» Он махнул рукой, словно отгоняя свои прежние сомнения. «Я сомневался. Глупо, упрямо сомневался. Думал — фантазии больного человека. Последствия сильного ранения.» Арман посмотрел прямо на Леонарда. «Но эта шерсть… Твой подход к Бернару и этим вдовам… Эта карта, которую ты буквально выстрадал…» Он покачал головой, и на его губах появилась редкая, теплая улыбка. «Когда ты лежал после дуэли… я молился. Не только о твоей жизни. Я молился, чтобы ты… изменился. Чтобы эта пуля вышибла из тебя того беспечного повесу, который губил себя и позорил имя отца. И Бог услышал. Ты вернулся другим. Не просто выжившим, а… настоящим. Графом. Братом, которого я всегда хотел видеть рядом.» Он поднял бокал. «Спасибо. За то, что вернулся. За то, что даешь надежду этим землям. И… за то, что терпел мое ворчание. Я горжусь тобой. И буду с тобой, куда бы ни завела нас судьба. Пока бьется мое сердце.»
Леонард молча протянул ему руку. Арман крепко сжал ее. Никаких лишних слов не было нужно. В его словах не было ни капли лести или подобострастия. Была глубокая, братская гордость. И огромное облегчение, как будто с плеч свалилась неподъемная ноша. Леонард почувствовал, как что-то теплое и незнакомое разливается у него в груди, не имея ничего общего с болью старой раны. Это было сильнее любой экономической победы.
«Доверие,» — осознал он с ясностью. «Вот она. Первая, самая ценная и самая хрупкая валюта в этом мире.» Доверие было завоевано не словами, а делами и временем. Арман был его щитом в делах при дворе, его правой рукой в управлении, его самым верным советником и другом. Леонард понял, что обрел в этом мире нечто бесценное — семью.