Леруа кивнул, обдумывая временное учебное пространство. Потом его взгляд упал на пустующий участок земли рядом со стройкой школы.
«А это…?»
«Пока пустует, — сказал Леонард. — Но я подумываю… Вам же нужен будет свой дом? Не в господском доме постоянно жить. Что если построить здесь, рядом со школой? Удобно для вас, и вы всегда будете в центре вашего… царства знаний.»
Предложение застало Леруа врасплох. Собственный дом? Рядом со школой? Это был не просто жест щедрости — это было доверие, признание его роли как центральной фигуры. Учитель снял очки, протер их.
«Месье граф… Это… это больше, чем я мог ожидать. Дом учителя рядом со школой… Это символ. Символ того, что знание здесь — не временный гость, а уважаемый хозяин. Я… глубоко тронут.»
«Благодарите успехами ваших учеников, месье Леруа, — улыбнулся Леонард. — Дом спланируем вместе. Чтобы вам было удобно и работать, и жить.» Он видел искреннюю радость в глазах учителя — еще один человек, чья жизнь обретала новый смысл в Вилларе.
Пока они обходили мельницу (где гордый мельник, отец Жака, показал новый жернов) и свежеукрепленный участок дороги, Леруа наблюдал. Он видел, как крестьяне здоровались с графом — с уважением и теплотой. Видел результаты его распоряжений. Видел порядок и цель.
Вернувшись к дому к обеду, Леонард представил Леруа Мари и Жаку. Юноши стояли в кабинете, стараясь выглядеть спокойными, но волнение читалось в их глазах. Жак даже попытался смахнуть невидимую пылинку с кафтана.
«Мари, Жак, — представил их Леонард. — Это месье Франсуа Леруа, ваш учитель. Его знания и опыт огромны. Месье Леруа, мои юные помощники: Мари, чей ум остёр, как перо, и Жак, чья смекалка уже приносит пользу поместью.»
Леруа поздоровался с ними не как сеньор со слугами, а как наставник с подмастерьями. Его взгляд был внимательным, оценивающим, но не холодным. Он задал пару вопросов — не для проверки, а чтобы понять их кругозор. Услышав о проекте Жака с амбаром, учитель оживился.
«Практическая механика! Прекрасная отправная точка для изучения физики, молодой человек! А ваши отчеты, мадемуазель Мари, уже показали мне вашу четкость мысли. Начнем после обеда?»
Энтузиазм учителя был заразителен. Мари улыбнулась, Жак засветился. Леонард оставил их, довольный началом.
Он уединился в своем кабинете, разбирая бумаги. В дверь осторожно постучали.
«Войдите.»
На пороге стояла Жизель. Ее руки теребили фартук, но взгляд, обычно опущенный в присутствии графа, сегодня был смелее, полный решимости. Леонард вспомнил их разговор — его мягкий, но твердый отказ и ее еще большую, сдержанную преданность. В ее глазах читалась надежда и страх отказа.
«Месье граф… Простите, что беспокою…»
«Ничего, Жизель. Что случилось?»
Она сделала глубокий вдох.
«Месье граф… я… я видела, как вы привезли учителя. Для Мари и Жака. И… я слышала, что будет школа. Для всех…» Она замолчала, с трудом подбирая слова. «Я… я не умею толком читать. Только самые простые слова. И писать… коряво. Мне стыдно. Но… но я хочу научиться! Очень хочу! Если… если можно…» Она запнулась, губы дрогнули. «Можно ли… мне тоже? Учиться? Когда школа откроется? Я буду заниматься после работы, вечером, я не помешаю!»
Леонард смотрел на нее. В ее глазах горел тот же огонь, что зажегся в Жаке — огонь надежды и желания изменить свою жизнь. Он вспомнил свои слова о том, что школа — для всех, кто проявит желание. Жизель явно проявляла желание.
«Жизель, — его голос был мягким, но твердым. — Конечно, можно. Более того — это замечательно! Стремление к знаниям всегда похвально. Ты молодец, что решилась попросить.» Он видел, как ее лицо озарилось от этих слов. «Когда откроется школа, ты будешь одной из первых учениц в вечерней группе. А пока… — он улыбнулся ободряюще, — я поговорю с месье Леруа. Думаю, он сможет найти для тебя время пару раз в неделю, чтобы дать самые основы. После твоих основных обязанностей.»
Лицо Жизель озарилось такой радостью и благодарностью, что стало почти прекрасным.
«О, месье граф! Спасибо вам! Большое-большое спасибо! Я… я не подведу вас!»
Она чуть не сделала реверанс, но сдержалась, лишь сияя на него счастливым, безмерно преданным взглядом, прежде чем быстро выскользнуть из кабинета. Леонард знал — его мягкое поощрение лишь разожгло пламя ее чувств, но он не мог отказать в таком важном деле из-за этого. Стремление к знанию было свято.