«Ах, Виллар! Так вот где ты прячешься от старых друзей!» — раздался громкий, слегка хрипловатый, знакомый до зубной боли голос. Луи де Клермон. Его вечный спутник в прежних бесчинствах, живое, дышащее перегаром воплощение той порочной, беспечной жизни, которую Леонард так отчаянно пытался оставить в проклятом прошлом.
Леонард вздрогнул, словно ошпаренный кипятком. Его хрупкая концентрация, его священный миг — рухнули в одно мгновение. Он резко обернулся, и во взгляде его, еще не успевшем сменить завороженность на привычное циничное раздражение, мелькнула настоящая, дикая ярость — ярость загнанного зверя, у которого отняли добычу. Луи же, не обращая ни малейшего внимания на его состояние, уже самодовольно хихикал, его заплывшие, лукавые глазки скользнули с Леонарда на стоящую рядом Елену и обратно. Он подмигнул Леонарду с таким неприкрытым, пошловатым одобрением, словно они оба были участниками какой-то грязной, скабрезной шутки в таверне.
«Вот это выборка, друг! — его взгляд кричал громче слов. — Дерзко! По нашему, по-старому!»
Елена де Вальтер не сказала ни слова. Она лишь слегка, почти незаметно приподняла подбородок. Ее губы, полные и совершенные, как выточенные из мрамора, едва заметно изогнулись — не в улыбку, а в выражение глубочайшего, бездонного, ледяного презрения. Оно исходило от нее волнами, замораживая воздух. И тогда из ее уст вырвался громкий, резкий, совершенно неженственный звук — что-то среднее между «фы» и «пф», короткий, отрывистый выдох, полный уничижения.
«Фып!» — прозвучало в воздухе, как щелчок хлыста, рассекающий кожу. Звук был настолько неожиданным и презрительным, что Леонард физически почувствовал его как пощечину. И, не удостоив ни похабно ухмыляющегося Луи, ни ошарашенного, обездвиженного Леонарда ни единым взглядом, ни полсловом, она плавно, с невозмутимым достоинством королевы развернулась и растворилась в пестрой толпе, уходя вглубь зала. Ее черное бархатное платье колыхнулось, как тень величественной птицы, уходящей в ночь.
Леонард замер, словно вкопанный. Удар был точен, унизителен и смертелен для его самолюбия. Это было не просто игнорирование. Это было публичное, демонстративное низведение до уровня назойливой, отвратительной мухи, которую даже не стоит прихлопнуть — достаточно сдунуть. Жар стыда, жгучий и всепоглощающий, смешанный с бессильной, тщетной яростью, залил его лицо и шею, прокатился волной по телу. Он чувствовал себя обнаженным, оплеванным на глазах у всех, хотя, вероятно, лишь ближайшие свидетели уловили суть происшедшего.
«Черт возьми, Виллар!» — Луи расхохотался громко и глупо, не понимая и сотой доли глубины происходящего внутри его «друга». «Да ты сразу метишь в самое сердце льдины! Это же она! Та самая графиня-комета, Елена де Вальтер! О которой я тебе рассказывал после твоей… э-э-э… «передряги» с совестью. Неприступная крепость! И ты сразу полез на штурм без лестниц? Браво, смелость города берет! Но, кажется, первый залп принял на себя? Полный промах, а?» Он похлопал Леонарда по плечу с дурацкой фамильярностью, явно довольный зрелищем и собственной проницательностью.
Леонард не успел выдавить из себя ни слова. К ним, сияющий, как новогодняя елка, украшенная свечами, подлетел Арман. Его глаза горели восторженным огнем, щеки пылали румянцем от счастья и волнения после танца. Весь он излучал молодую, беззащитную радость.
«Лео! Лео, ты видел? Она… она небесна! Совершенна! Танцевать с ней… это было как парить над землей! Она сказала, что с нетерпением ждет бала у герцогини де Ланже…» — Арман захлебывался от восторга, жадно выплескивая каждую драгоценную деталь, каждый мимолетный взгляд, каждую интонацию голоса Элоизы. Его счастье было таким ярким, таким чистым, что должно было осветить и Леонарда.
Леонард медленно, с усилием, словно голова его была отлита из свинца, перевел взгляд с места, где только что растворилась черная, манящая и отвергающая фигура, на сияющее, открытое лицо кузена. Контраст был разительным, почти болезненным. Где-то в глубине души, под грудой льда и пепла стыда, шевельнулось тепло, слабая тень той самой гордости и искренней радости за него. Но сейчас это хрупкое чувство было мгновенно задавлено, раздавлено всепоглощающей бурей, вызванной Еленой де Вальтер. Его ответ прозвучал глухо, отстраненно, как будто из другого помещения, сквозь толстую стену: