Маркиза кивнула, как будто принимая дань, а не благодарность.
«Не благодари раньше времени. Помочь — не значит одобрить. Но я дала слово твоей матери беречь тебя. И имя Виллар. Так что…» — она поднялась с кресла, сигнализируя, что аудиенция окончена, «…мы действуем. Я пришлю тебе весточку. Будь готов. И, Леонард?» — Она остановила его у порога своим ледяным взглядом. «Если ты осрамишься, если эта затея окончится скандалом… Помощь превратится в самое суровое наказание. Ты понял?»
«Понял, тетушка», — ответил Леонард, глубоко склонив голову. В его голосе звучало уважение и… осторожное доверие к ее железной воле. Протокол «Маркиза»: Статус — КРИТИЧЕСКИ ИЗМЕНЕН. Уровень угрозы снижен до «Контролируемый риск». Получен неожиданный ресурс: Поддержка.
Он вышел из особняка маркизы, ощущая мир перевернувшимся. Гроза миновала. Более того — на его сторону встал самый грозный и непредсказуемый союзник. Ледяная стена тетушки Элизы дала трещину, и сквозь неё пробился луч невероятной возможности. Теперь у него был не только шанс, но и мощная поддержка в его стремлении к Елене. Осталось только не упустить его. И разгадать ту тайну, что скрывалась за её ледяным взглядом. Надежда, яркая и тревожная, зажглась в его сердце с новой силой. Игра продолжалась, но правила внезапно изменились в его пользу.
Глава 46. Месяц Тишины и Конверт с Надеждой
Месяц. Тридцать долгих дней, наполненных упорным трудом и гулкой тишиной. Тишиной от неё.
Шато Виллар больше не походил на место после грандиозного бала. Оно дышало спокойной, деловой жизнью. Цветные огни фонтанов Анри включали теперь лишь по особым вечерам, сияние сменилось ровным светом факелов и свечей. Но в воздухе витала другая энергия — энергия созидания.
Леонард с головой ушёл в реализацию проекта, который родился под переливами волшебных струй и пристальным взглядом Елены: Дневной приют при школе. Он стал его навязчивой идеей, лекарством от томительного ожидания и способом доказать — себе и миру — серьёзность своих намерений. Не просто благотворительность аристократа, а продуманную социальную инвестицию.
Он лично выбирал место — светлый, просторный флигель рядом со школой. Сам обсуждал с плотниками планы переделки: низкие столики, полки для игрушек (деревянных солдатиков, кукол в простых платьицах, кубиков), безопасные скамейки, место для сна. Выписал из города опытную, добродушную гувернантку, мадам Бушар, знавшую толк в малышах. Но настоящим открытием стала Жизель.
Служанка, чьи тайные взгляды, полные обожания, Леонард когда-то отметил про себя (и сразу, твёрдо, но без жестокости, дал понять, что никогда не воспользуется своим положением), оказалась прирождённой воспитательницей. Её терпение с детьми было безграничным, её смешливость — заразительной, а руки будто сами находили, чем занять самого капризного малыша. Леонард, наблюдая за ней во время пробного дня, когда в приют принесли первых несколько ребятишек из семей замковой прислуги, увидел в её глазах не робость, а призвание. Он подозвал её.
«Жизель», — сказал он, глядя на девушку, которая замерла, вытирая мокрое лицо расшумевшегося трёхлетки. — «Ты здесь… на своём месте. Твоя работа с детьми — это дар. Я хочу предложить тебе должность старшего воспитателя приюта. Под началом мадам Бушар, но с твоим собственным словом в организации досуга, распорядка дня, наблюдении за питанием. Зарплата будет соответствующей. Что скажешь?»
Глаза Жизель округлились от неверия, потом засияли такой радостью и благодарностью, что Леонард почувствовал неловкость. Она не смогла вымолвить ни слова, лишь кивала, сжимая в руках мокрую тряпицу, а потом вдруг вспомнила про этикет и чуть не упала в реверанс.
«Месье граф! Я… я не знаю… Я постараюсь! Обещаю!»
И она старалась. Каждый день приют наполнялся детским смехом, плачем, топотом маленьких ног и успокаивающим голосом Жизель. Она придумывала простые игры, следила, чтобы каша была съедена, а сон — спокоен. Мадам Бушар, сначала скептичная, вскоре признала:
«Эта девчонка — золото, месье граф. У неё сердце на месте и руки — золотые».
Успех приюта был скромным, но реальным. Он кормил надежду Леонарда: он делал что-то настоящее, доброе. То, что могло бы тронуть и её.
Но тишина от Елены де Вальтер была оглушительной. Его письмо, отправленное через неделю после бала — сдержанное, деловое, с напоминанием об их разговоре о школе и приюте, с робкой надеждой на её мнение или совет — осталось без ответа. Неделя. Две. Три. Отчаяние начинало подтачивать его уверенность. Может, он все выдумал? Может, её интерес был лишь вежливостью? Может, Ледяная Королева просто наблюдала за его усилиями с холодным любопытством, не более?