Образ Лии, ее тихий укор «Почему снова?», преследовал его. Он встал, чувствуя тяжесть на душе, которую не могли снять даже лучи восходящего солнца. «Надо в церковь,» — пронеслось в его голове, не как религиозный порыв, а как отчаянная попытка что-то сделать, хоть как-то облегчить эту ношу. «Поставить свечи. Чтобы она… простила.»
Он отправился в небольшую замковую церковь. Прохладный полумрак, запах воска и ладана, тихие лики святых на стенах. Леонард опустился на колени не столько перед алтарем, сколько перед призраком своей совести.
«Как загладить вину? — мучительно думал он, глядя на трепетное пламя свечи, которую только что поставил. — Ее отделяют от меня века. Я не могу извиниться. Не могу вернуть ей ту ночь, ту веру, которую разбил. Я был идиотом. Самодовольным, циничным… чудовищем.» Стыд жёг его изнутри сильнее любого костра. Да, он плохо поступал со многими. Но Лия… она была особенной. Наивной, доверчивой, светлой. И он сломал ее с такой легкостью… «Каким же я был идиотом,» — прошептал он в тишине церкви, чувствуя, как по щеке скатывается предательская влага.
Он провел в церкви дольше, чем планировал, пытаясь найти хоть каплю успокоения в тишине и ритуале. Выходя, он не чувствовал прощения, но какая-то острая грань боли притупилась. Он дал себе слово: его новая жизнь, его стремление к искренности, к любви — это будет и его искуплением. Он не сможет исправить прошлое, но он обязан быть лучше в настоящем. Для Елены. Для себя. Для памяти той девушки с серыми глазами.
День прошел в делах по поместью — проверка работ на мельнице, разговор с Анри о новых изобретениях («Не сейчас, Анри, мозг кипит!»), обход приюта, где Жизель сияла, окруженная малышней. Видя ее счастливое лицо, Лео на миг забывал о своих демонах.
К обеду Пьер принес долгожданный конверт с печатью Ла Шене. Лео почти выхватил его из рук мажордома.
«Дорогой Леонард!» — писал Арман, и даже по почерку чувствовалась его энергия. — «Герцог! Боже, какой человек! Обед прошел НА УРА! Он не просто заинтересован, он в восторге от проекта! Считает «Ла Шене» будущим французского сыроделия (и вина, конечно!). Говорит, что такие молодые, прогрессивные умы, как я (ты слышишь это, кузен? Он сказал «как я»!) — надежда королевства. Ресурсы? Помощь? Считай, вопрос решен! Мы подписали предварительные соглашения! Твой трамплин, как ты выразился, оказался стартовой площадкой для прыжка в будущее!"
Лео невольно улыбнулся, читая восторженные строки. Радость за кузена была искренней и светлой.
«А теперь о твоей тревоге, — продолжал Арман, тон письма стал серьезнее. — Черт возьми, Лео! Это же кошмар! Выдать Елену за какого-то древнего паука из Версаля? Ни за что! Я в ярости за тебя! Слушай: твой козырь — она сама пригласила тебя! Действуй! Будь рядом. Будь тем оплотом спокойствия и надежности, который ей сейчас нужнее всего. Покажи ей, что с тобой ее будущее — не политическая клетка, а… ну, знаешь, то, о чем ты пишешь в своих высокопарных речах о семье и любви. Делай свое дело — школу, приют. Будь безупречен. Защищай ее интересы на каждом шагу. И дай ей почувствовать эту защиту. Если ей придется выбирать между тобой и волей двора… она должна выбрать тебя. Доверься своему плану. И своей искренности. Я верю в тебя, кузен. Держись!»
Слова Армана, полные веры и боевого духа, подействовали на Лео как бальзам. Он чувствовал поддержку, понимание. «Доверься своему плану. И своей искренности.» Да. Это был единственный путь.
«P.S. — добавил Арман, возвращаясь к радостному тону. — И представь! Герцог не просто доволен. Он и Элоизу пригласил! Только уже не на обед, а на… ПИКНИК! В это же воскресенье! Говорит, «молодежи нужно общаться на природе». Лео, я… я не верю своему счастью! Держи за меня кулаки! Твой счастливый и слегка испуганный кузен, Арман.»
Лео отложил письмо, и на душе стало светлее. Тревога за Елену никуда не делась, но ее теперь разбавляла горячая благодарность к кузену за совет и поддержку и чистая радость за него. Пикник с Элоизой! Арман шел, к своему счастью, семимильными шагами. И это придавало Лео сил верить, что и его путь, хоть и тернистый, ведет к цели.
Воскресенье. Обед у Елены. Он должен быть безупречен. Не только в этикете. Безупречен в своей искренности, в своем стремлении быть ее защитой и опорой. Как написал Арман: «Дай ей почувствовать эту защиту.» Лео подошел к окну, глядя на свои земли. Тени прошлого (и Лии) еще витали где-то сзади, но впереди был шанс. Шанс на любовь. Шанс на искупление. И он был готов за него бороться.