«…так что пока все идет строго по плану, графиня», — закончил он, сияя уверенностью. «Помочь? Благодарю за предложение, но, честно, помощь не нужна. Мои ребята — мастера, справятся! Вы только наблюдайте, как растет ваше будущее детище!»
Он не заметил, как при этих словах тень легкого разочарования скользнула по ее лицу. Ее губы сжались, но она лишь кивнула:
«Рада слышать, граф».
Лео ушел с обеда счастливый. Он творил для нее! Строил будущее! Она была рядом, наблюдала! Его детище росло на ее земле! Что могло быть лучше?
На следующее утро стройка гудела с удвоенной силой. Лео руководил укладкой первых рядов камня на фундамент школы, крича что-то Жану о растворе, когда вдруг почувствовал, как шум вокруг стихает. Рабочие замерли, уставившись в одну точку.
Лео обернулся.
И остолбенел.
Елена. Но не та Елена, которую он знал. Не в платье и вуали. Она стояла в брючном костюме из плотной, практичной ткани цвета хаки. Брюки, идеально сидящие на ее стройных ногах, заправленные в высокие сапоги. Куртка, подчеркивавшая тонкую талию и плечи. Волосы были туго собраны в простой узел. Никаких украшений. Она выглядела… божественно. Непривычно, дерзко, потрясающе. Солнце золотило ее кожу, а в глазах горел… азарт. Да, самый настоящий азарт охотника или игрока, вышедшего на поле.
Она подошла к нему, игнорируя ошеломленные взгляды рабочих. Анри чуть не уронил свой драгоценный угломер.
«Граф Виллар», — ее голос звучал четко, без тени сомнения. «Я вызвалась помогать. Чем могу быть полезна сегодня? Фундамент? Кладка?»
Две недели Леонард провел в состоянии перманентного шока. Его мозг отказывался воспринимать реальность. Дама… графиня… в брюках… работает?! Это было за гранью! Это была дичь! Нарушение всех канонов, всех приличий XVIII века!
Но Елена не боялась работы. Она не позировала. Она работала.
Она ловко орудовала молотком, вбивая клинья в опалубку с точностью и силой, которой позавидовал бы иной подмастерье. Удары были резкими, уверенными.
Она брала рубанок и, под присмотром остолбеневшего Мартена, уверенно строгала доску для будущей оконной рамы, движения ее рук были точными, привычными.
Она месила раствор лопатой в корыте рядом с каменщиками, не боясь грязи, ее лицо сосредоточено, на лбу выступили капельки пота.
Она разбиралась в чертежах Анри, указывая на потенциальную слабину в расчете нагрузки на одну из стен приюта — и Анри, покраснев, признавал ее правоту.
Она могла переносить тяжелые кирпичи, не жалуясь, ее спина оставалась прямой, а дыхание — ровным.
Леонард наблюдал, пораженный и восхищенный. Его сердце сжималось от восторга каждый раз, когда он видел ее сосредоточенное лицо, ловкие руки, непривычную для знатной дамы силу и выносливость. Она была прекрасна в своем труде, как воин в бою. Этот контраст между ее аристократической сущностью и рабочими навыками сводил его с ума.
Но восхищение все чаще сменялось подозрением. Глубоким, тревожным, грызущим. Это было НЕПРАВИЛЬНО. Так не должно было быть. Дамы этого века не должны были всего этого уметь, знать и разбираться! Откуда у нее эти мозоли на руках, скрытые перчатками? Откуда знание плотницких терминов? Откуда эта уверенность в обращении с инструментами, которая приходит только с годами практики? Откуда физическая сила, не свойственная затворницам салонов?
Он ловил на себе ее взгляд — иногда веселый и вызывающий, иногда задумчивый, иногда… настороженный, будто она чувствовала его сомнения. Когда их руки случайно соприкасались, передавая инструмент, или когда он невольно брал ее локоть, чтобы поддержать на неровной земле, он чувствовал не только электрический разряд влечения, но и ледяную волну ее секрета.
Однажды, когда они вдвоем выравнивали доску для стола в будущем классе, Лео не выдержал. Он смотрел, как ее сильные, но изящные пальцы уверенно держат рубанок.
«Вы… удивительная, графиня», — произнес он тихо, не отрывая взгляда от ее рук. «Где вы научились… всему этому? Это необыкновенно.»
Елена не остановилась, лишь чуть замедлила движение рубанка. Ее профиль был непроницаем.
«Жизнь, граф», — ответила она просто, не глядя на него. «Иногда учит не только вышивать крестиком и танцевать менуэты. Иногда учит держать молоток.»
Она закончила проход рубанком, провела ладонью по гладкой поверхности доски, удовлетворенно кивнула и пошла к куче досок за следующей, оставив Лео с его вопросами и нарастающей бурей в душе.
Он смотрел ей вслед, на ее уверенную фигуру в брюках, на прядь темных волос, выбившуюся из узла. Восхищение боролось с подозрением, влечение — с тревогой. Его сердце было пленено ею безоговорочно. Но его ум кричал вопрос, который не давал покоя: