Остальных лишили еды из-за моего побега. Старик действительно был не глуп. Кроме того, что на меня обозлятся за побег другие пленницы, еще и мера наказания коснулась не только меня, но и их.
Я разочарованно вздохнула, отгоняя эмоции. Мне было страшно. Привычный страх, который постоянно дышит тебе в спину, напоминая, что никогда не будет покоя. Мне хотелось плакать. Навзрыд, так чтобы срывать голос от крика и стенаний.
Хотелось царапать ногтями бетон, делать хоть что-то, чтобы выбраться отсюда. Но вместо этого я равнодушно смотрела на свою одежду, касаясь пальцами изодранного подола. Выхода не было.
Такую одежду носили все, кто нашел свое место в подземных камерах. Бесформенные балахоны в пол, серые от времени и постоянной стирки. Широкие бретельки ложились на плечи, каждый раз норовя соскользнуть. А ведь когда я только попала себя, такой проблемы не было.
Я прикусила нижнюю губу, нервно перебирая пальцами ткань. Жизнь здесь была выстроена на строгих правилах, которые нужно было соблюдать, если ты хотел не попасть в карцер. По коже пошли мурашки при одном воспоминании об этом месте.
Рутинный распорядок дня неизбежно превращал дни в один бесконечный хоровод действий. Нас отводили в маленькие комнаты с проржавевшими тазами, где мы мылись под надзором других женщин. Тогда же выдавали чистую одежду на смену. Потом мы расчесывались и возвращались в камеру.
Возможно, потом будет завтрак, а можно сидеть до ужина без еды, если ты не угодил кому-то и о тебе донесли. Тогда ты просто сидишь в четырех холодных стенах в полном одиночестве. Все могло измениться, только если тебя посетит босс.
Я не знала его имени. Да и никто не знал, только произнося «сэр», «господин», «ваша светлость». Еще в первый день я получила за пренебрежение этими правилами порцию ремней. Тогда все это казалось ночным кошмаром, в реальность которого не хотелось верить.
Называть человека, державшего людей в цепях, пытающего различными выдумками, «господином», мой язык просто не мог повернуться. Я сжала пальцами край балахона, медленно выдыхая.
Здесь теряли рассудок, ломались внутренние стержни и лишались жизни. Словно отдельный котел ада для людей, не понимающих, за какие грехи им выпало такое испытание. И я тоже не понимала.
– Кто должен прийти? – раздался голос в соседней камере.
– Тот, кто все здесь решает, – не поворачиваясь, тихо ответила я.
– И что будет?
Я лишь равнодушно покачала головой, не решаясь ответить. Поджав губы, я закрыла глаза, прислушиваясь. Тихие шаги эхом отзывались от стен. Сердце в груди неприятно сжалось, а пальцы начали непроизвольно дрожать.
Мне нечего было ответить на вопрос незнакомца. Хотя бы потому, что предсказать действия старика было невозможно. Поэтому я просто стояла и ждала, когда решат, что со мной будет дальше.
Шаги неизбежно приближались и через несколько мгновений с моей камерой поравнялись три фигуры. Внутренности сплелись в тугой комок, а сердце начало нещадно колотиться в груди. Ключ с неприятным скрипом провернулся в замочной скважине.
Вцепившись до боли пальцами в каменный выступ умывальника, я не отводила взгляда от вершителя моей судьбы. Липкий страх склизкими щупальцами оплетал тело, парализуя.
– Моя милая, ты вернулась! – воскликнул входящий в камеру человек, широко раскинув руки.
Я не двинулась с места, ловя его тяжелый взгляд, говорящий совершено обратное, нежели слова. Если бы только я могла, то с удовольствием вонзила ему нож прямо между ребер, стараясь достать до сердца. Но за ним стояли те, кто с неимоверной легкостью сломал мне шею одним движением.
Два крупных бугая зашли следом, поворачивая, чтобы протиснуться через узкую дверь моей клетки. Они не отличались большим умом, но его с лихвой компенсировала их сила. От одного вида этих здоровяков хотелось забиться в самый темный угол, что можно было найти.
Эта была личная охрана старика. Как-то в разговоре двух присматривающих за нами женщин во время купания, я услышала, что он буквально вырастил их, поэтому они едва смели перечить ему. Для них старик был безоговорочной властью, чьи приказы нужно было выполнять.
Я опустила глаза в пол, до боли в пальцах, сжимая каменный выступ раковины. Не в силах скрыть крупную дрожь, я продолжала стоять на месте. Старик же терпеливо ждал, когда я опущусь на колени в раскаяние.
– Ну что ты, моя пташка? – он приблизился ко мне, словно паря над каменным полом. – Разве я себя плохо вел? Или может я тебя не предупреждал?