На столе — водка, квашенная капуста и надкусанный соленный огурец. Сегодня, видимо, шиковали — настоящая бутылка, а не аптечные фунфырики.
— Детей хоть накормила? — налив себе воды из-под крана, вздохнула Аня, устало глядя на гору немытой посуды. Запоздало вспомнилось, что ела сегодня только утром. Еще раз брезгливо посмотрела на стол и решила, что сначала примет душ и забросит вещи в стирку.
— Накормила, тебя не спросила! Лучше скажи, кто рожу разбил?! Шалавится она! Вот отец проснется, я ему скажу!
Игнорируя пьяную ругань мачехи, Аня вышла из кухни и отправилась в ванную.
Принимать ванну — слишком дорогое удовольствие, хотя и горячо любимое Аней. Но долг за квартиру и так грозил им всем выселением. Поэтому она, как всегда, обошлась душем, хотя мысленно называла это полноценной ванной.
Тело расслабилось. Глаза слипались, силы иссякали. Аня решила обойтись без ужина.
На цыпочках прошла в комнату. Свет включать не стала.
Попривыкнув к темноте, различила силуэты спящих Вадика и Арины. Она подошла, поправила спавшее на пол одеяло Вадика. Легла рядом и мгновенно провалилась в сон.
***
В дверь стучали.
Аню кто-то тормошил.
Просыпаться не хотелось, но будили настойчиво.
Тревога проникла через сон. Аня открыла глаза. В темноте над ней нависли испуганные лица Вадика и Арины.
— Т-т-та-ам с-т-т-тучат.
Аня соскочила с постели, от чего в глазах потемнело. Чтобы не упасть пришлось сесть обратно.
— Чего ломитесь?! — грозно рявкнула она.
— Там человеку твоя медицинская помощь нужна! — голос отца был почти трезвый. — Давай, Анют, по-быстрому выходи!
Аня накинула халат, завязывая его на ходу. Арина схватила её за руку.
— Аня, не выходи! Я боюсь.
— Все хорошо, спите, — шикнула она. — И дверь за мной закройте.
Она вышла в прихожую. На старом линолеуме обозначались бурые пятна крови вперемежку с кусками грязи.
— Что случилось?
— Егорушку гады какие-то пырнули! Он на кухне, — встревожено сообщил отец, потирая заросшую щетиной бороду.
На его помятом лице читалось жестокое похмелье. Порадовавшись, что не белая горячка, Аня попробовала самый разумный вариант:
— В больницу надо.
— А ты на что учишься? Его не примут, у него ж даже полиса нет!
— Ладно, — хмуро согласилась она и растерянно замерла на пороге кухни.
Казалось, кто-то пошутил и посадил на стул слепленную из грязи статую старика.
Для пущей картинности Егорушка драматично прижимал перепачканную руку к груди. Пропитанная кровью грязь, облепив тело устрашающим коконом, стекала на пол ржавой кашицей.
Перед Аней сидел ужас медика.
— Что, дашь умереть старому? Не любишь ты меня, девочка, — слабо прокряхтел «ужас».
Это была правдой Егорушку Аня не любила больше остальных собутыльников отца. Возможно, потому что он появился в их доме первым, еще до того, как алкаши стали нормой в их жизни. Еще тогда, когда Ане казалось, что отец вот-вот бросит пить и вновь займется наукой в своем НИИ.
Егорушка приходил каждый день с бутылкой и ядовитыми жалениями. Приходил, словно специально руша остатки детских надежд. Его лукавая улыбочка и плутовская проницательность, с которой он обращался к Ане, довершали созданный когда-то гипертрофированный образ пакостного лиса.
— Он потерял много крови, кроме того, из-за грязи может начаться абсцесс, — констатировала Аня.
Подошла к старику. Решительно стащила с него перепачканную одежду, оголив больного по пояс.
— Удивительно, что вы еще живы, — ошеломленно выдохнула она. — Рана точно напротив сердца!
— А у меня сердечко в правой сторонке. Кроме тебя, светлая, мне эту ранку никто не затянет. Ибо нанес ее изверг. Ибо те бесы происходят не от рода человечьего, а от самого Хаоса.
— Молчите, не тратьте силы! Зашить рану я еще могу, но неизвестно, что там внутри — может быть и внутреннее кровотечение…. — наконец решившись, она обратилась к отцу. — Нужно принести тазик и полотенце, обтереть его.
Тот, хмуро кивнув, принес все необходимое.
Аня, привыкшая работать в больнице, понимала, что у нее каждая минута на счету. Старалась делать все четко и быстро. Вместе с отцом тщательно отмыла старика. Егорушка кряхтел, но молчал. Бледно-серый цвет кожных покровов был не краше грязевого кокона.
— Аня, — виновато заговорил отец, между делом осторожно тронув ее за щеку, на которой остался синяк после Лёхиной оплеухи. — Это я, да? Я не помню. Прости меня.
Аня промолчала. Отвернулась к раковине, остервенело промывая руки с мылом. Достала из аптечки бинты и нитку с иголкой. Эти трезвые угрызения совести были хуже, чем пьяные вспышки гнева. Раньше она постоянно покупалась, разрывала себе душу, веря, что там, в проспиртованном теле все еще бьётся человек. Но после того, как отец ударил Вадика, верить в это она больше не имела права.
— Нитки у меня обычные — хирургических нет. Последнюю перекись истратила на избитого Вадика, — укоризненно напомнила она отцу то, что никогда ему не простит. — Придется обойтись подручными средствами.
Аня вдела нитку в иголку взяла водку со стола.
— Эй, не трогай водяру! — пьяно запротестовала Валька.
— Закрой пасть, — глухо рыкнул на неё отец. — Пусть делает свое дело.
Аня знала, что хирург из нее никудышный. Руки дрожали, старика было жаль, и чем больше жалела, тем хуже получалось. Он не стонал, лишь тяжело дышал и покряхтывал.
Перед глазами возникло отчужденное, спокойное лицо Ильи, зашивавшего себе руку. А ведь он спас её. Заступился, хотя, получив травму и потеряв много крови, был слаб и уязвим. А она ему не помогла. Укололо чувство вины.
Она, подавляя угрызения совести, вспомнила собак, медведя и чушь, которую Илья втолковывал толпе. Нет, каждый сам делает свой выбор, и сам должен нести за него ответственность. Аня никак не сопричастна судьбе Ильи. Она заставила себя выкинуть мажора из головы и сосредоточится на деле.
Шов вышел корявый, но с горем пополам она справилась. Подрезав нитки ножницами, как можно туже перевязала грудь.
— Надеюсь, что не будет нагноения. Обязательно постельный режим и наблюдать каждый день — швы нужно обрабатывать. Потом посмотрим, как заживать будет, снимем.
— Отлеживайся у нас. Валька постелит тебе на полу, — налив остатки водки в стакан, отец одним махом осушил его и ткнул Вальку локтем, мол, исполняй.
Сожительница, недовольно бурча себе под нос, нехотя поднялась и пошла готовить гостю постель.
— Заживет, не боись, деточка, — простонал Егорушка. — Твоей светоносной рукой всё срастется. Я сделал ставку на тебя и твой свет. И не ошибся, ты избранное дитя солнца.
Аня вздохнула. Кажется, у старика начался бред. Она приложила руку к его лбу, проверяя температуру. Однако вопреки ожиданию кожа была сухой и холодной, и пульс едва прощупывался.
— Возможно, скорую все-таки придется вызвать.
***
Аня сварила борщ, а дома хлеб закончился. Что за борщ без хлеба? Да и сметану хорошо бы купить, если денег хватит. А то без сметаны — тоже совсем не то.
Аня оделась и пошла в магазин, чтобы успеть до прихода Вадика с Ариной.
В магазине, не знавшем ремонта лет 20, попахивало тухлятиной. Проходы, заваленные продуктами, вынуждали покупателей толкаться и переругиваться. Аня с трудом отыскала свободную корзинку. Потом шла по рядам и рассеянно соображала, зачем ей понадобилась корзинка, когда в неё нечего класть. Хлеб и сметану можно в руках к кассе донести.
Стеллажи с алкоголем, крупная вывеска: «3 бутылки «Бочарей» по цене одной!».
«Лучше бы на сметану акцию сделали», — грустно подумала Аня.
Среди коричневых бутылок стоял кто-то смутно узнаваемый. Она вернулась на пару шагов, пригляделась, это был бывший одноклассник Гоша. Он когда-то дружил с Матфеем. Аня обрадовалась ему — он мог что-нибудь мимоходом бросить о том, как и чем живет школьный друг.