Но Йен вынужден был отказаться от своего плана. Он видел, как герцог стрелял в Мэнтоне.
У него не оставалось выбора. Он ввязался в это и теперь должен выйти победителем.
— Ради Бога, Монкрифф. — Голос у Йена был все еще испуганный, но, к счастью, перестал дрожать. — Зачем вы ее мучаете? Вызовите меня на дуэль или пристрелите, и покончим с этим. Во всем виноват я.
Строго говоря, это была неправда, поскольку затеяла всё именно Абигейл, но, возможно, ничего более благородного Йен в своей жизни не говорил. К тому же сложно в один миг забыть прекрасное воспитание и боевой дух, впитанные с молоком матери. В минуты страшной опасности они как будто проявляются самостоятельно.
— Ну же, ради Бога, делайте то, что вознамерились сделать.
Воцарилась тишина, пока герцог размышлял или притворялся размышляющим над этим предложением.
— Очень хорошо, — наконец невозмутимо ответил он. — Вы превосходно выразились, Эверси, и поэтому я сделаю именно то, что и намеревался сделать. А намереваюсь я… — Йен смотрел на пистолет настолько пристально, что не заметил, как герцог начал расстегивать брюки, — разделить ее с вами. Подвиньтесь, Эверси.
Им не хватало воздуха в комнате от ужасного потрясения. Довольный тем, что ему удалось отнять у любовников по несколько лет жизни, Александр Монкрифф, шестой герцог Фоконбридж, задержав руку на застежке брюк, окинул взглядом обнаженные белые плечи невесты и белую простыню, целомудренно натянутую: до подбородка.
Конечно, герцог знал и Эверси, и его братьев и отца по встречам в клубе «Уайтс», по ничего не значащим разговорам за сигарой и бокалом коньяка в библиотеках после балов. Они были очень близки, сладились обаянием и обладали огромным богатством.
Герцог хотел было еще немного поиграть с парочкой, но посчитал, что это бессмысленно, скорее, даже скучно.
Возможно, потому, что, как шептались у него за спиной, он постарел. Ему было почти сорок.
Вместо этого он стремительно прошел через комнату, высоко поднял раму окна, наклонился, взял ботинки у дверей — ранее он едва сдерживался, чтобы не застрелить негодяя, видя, как тот аккуратно снимает их и ставит на ковер, — и метнул их в окно, словно копья. За ботинками последовала куча одежды. Был один удивительный момент, когда ветер подхватил его сюртук, и тот полетел, словно летучая мышь, прежде чем исчезнуть в ночи.
Однако рубашка не улетела далеко. Она повисла на ветвях дуба, подхваченная за запонки, и весело раскачивалась на ветру, будто в ней вдруг оказался невидимый цирковой артист.
Все были загипнотизированы происходящим.
Затем Монкрифф резко повернулся и нацелил дуло револьвера прямо в побелевший потный лоб Йена.
— Убирайтесь тем же путем, каким пришли, Эверси. Живо! — угрожающе произнес он.
Герцог почувствовал, что Йен приготовился отразить атаку или напасть. Он был моложе, но Монкрифф был уверен — борьба будет равной, хотя у соперника нет револьвера. Годами герцог оттачивал все элементы и: способы борьбы, в том числе и нечестной. Возможно, сейчас они ему пригодятся.
— Хотите, чтобы я объяснил вам значение слов «живо» и «честь». Эверси? Желаете меня испытать?
Герцог сделал маленький шаг вперед.
Этот шаг решил все. Йен слетел с кровати, попытавшись прихватить с собой простыню, но резкий рывок остановил его. Он оглянулся через плечо: Абигейл не собиралась расставаться с простыней.
Йен отчаянно тянул, умоляюще глядя на бывшую возлюбленную.
Абигейл мертвой хваткой вцепилась в ткань, нахмурилась и резко покачала головой:
— Нет, только не это!
Герцог вырвал простыню из рук Эверси.
Йен Эверси стоял совершенно голый в свете лампы, выставив на обозрение длинные бледные ноги, волосатые голени и все остальное. Надо отдать ему должное: хотя он не уперся горделиво руками в бедра, но и не стал стыдливо прикрывать свое мужское достоинство. Во всяком случае, все в комнате знали, что оно у него имеется.
— Монкрифф, мы можем разрешить эту проблему как мужчины с помощью оружия по вашему выбору. Я был бы счастлив подобному исходу. Я это вполне заслужил. Вы правы во всем. Выбирайте ваше оружие.