Федор появился уже в сумерках. Посидел в кресле, заглянул в кастрюлю и минут через десять поинтересовался насчет еды. Мне вдруг стало противно, и я принялся раздраженно выговаривать, что поварихи у нас нет, жены он с собою не прихватил и все такое. К моему удивлению, Федор не спорил. Ушел в вагончик, как был в сапогах и куртке, завалился на кровать, натянул на голову одеяло и уснул. Я покормил Найду и тоже лег спать.
Утром Калипух как ни в чем не бывало хлебал суп и рассказывал, что вчера у реки он видел медвежьи следы. Наверняка медведь бродил рядом, потому что Найда всю дорогу рычала и поджимала хвост. По мнению Калипуха, этого медведя нужно немедленно убить.
— Мы здесь бревна как папы карлы ворочаем, и хорошо, если по червонцу в день выколачиваем, а там гора мяса, шкура и желчи на двести рублей по кустам шарашится.
В этот день мы снова строили навес, и опять Федор обгонял меня по всем статьям. Он высчитал, на какую высоту нужно поднять скат, чтобы легче было счищать снег, потом научил раскатывать толь на крыше, чтобы она не затекала и не лохматилась, а когда я, не дотянувшись до верхней перекладины, принялся ладить козлы, он со скорбной улыбкой кивнул в сторону стоящей неподалеку тележки без скатов. Мы вдвоем легко подкатили ее под навес, и работать стало куда удобнее.
Трудился Федор старательно и по-особому красиво. Безошибочно определял, на какую длину нужно отрезать доску, в несколько ударов вгонял гвозди. И я простил Федору и жадность, и неумение думать о других. Мы даже немного подружились, и я в порыве откровенности рассказал, как тошно жилось здесь одному, но уже через час поругался с Федором. Виновата Найда.
С самого начала Найда мне не очень-то глянулась. Вихлявая, тонконогая, и все у нее наоборот — хвост почти голый, а морда обросла — не видно глаз.
Теперь ни продукты, ни посуду где попало не бросишь — обязательно сунется своей волосатой мордой. Федор постелил под своей кроватью старую куртку, Найда послушно легла на нее, но стоило выйти из вагончика, как она перебралась на мою постель и преспокойно уснула. Перед этим она несколько раз ныряла в Чилганью, Федор любил демонстрировать, как она достает из воды палку, естественно, мои одеяло и матрац промокли насквозь. Я вышвырнул собаку на улицу и устроил Федору скандал…
Жизнь на нашем стане понемногу выровнялась. Часов до трех мы занимались строительством, затем я брал удочку и уходил рыбачить. Федор с Найдой исчезали в тайге. Что они там делали, можно было только догадываться. Я как-то попытался пойти вместе с ними, но Федор без обиняков заявил, что мне там нечего делать. У меня, говорит, уже был один такой любопытный, а потом лису вместе с капканом уволок.
Я больше не приставал к Федору. Ходил себе вдоль реки и дергал хариусов или наблюдал за собравшимися под забереми рыбами. Однажды я застукал подо льдом восемь огромных налимов. Они прибились к самому берегу, улеглись рядышком, словно селедки в бочке, и спокойнехонько уснули. Я громыхнул по льду камнем и, пока они не пришли в себя, вытащил через проломленную во льду дырку всех восьмерых на берег.
А однажды вечером у нас случилось событие — Федор принес двух соболей. Крупных темно-каштановых котов, с пушистыми хвостами и толстыми мордами. На радостях он еще в километре от стана принялся палить в воздух и орать. Я выскочил из вагончика. Впереди Федора бежит Найда и до того старательно виляет длинным хвостом, что, кажется, он у нее вот-вот отвалится.
Наверное, я должен был устроить скандал, затем сообщить куда следует и все такое. До открытия промыслового сезона осталось двадцать дней, к тому же Федор не имел никакого права устраивать здесь охоту. Ни лицензии, ни договора у него нет, да и, насколько мне известно, сдавать этих соболей он не собирается. Но хотел бы я посмотреть на человека, который побежит заявлять на одного-единственного соседа, к тому же еще и напарника по работе.
С песнями, пальбой в воздух, под кабачковую икру и икру из рыбы мальмы, под жареных и вяленых хариусов, под грузинский чай и колымскую воду мы опорожнили обе бутылки и решили сегодня же выловить налима, чтобы наконец-то отведать налимьей печени — максы. С налимом у нас ничего не вышло, Федор занозил крючок в указательный палец и отправился в вагончик спать, а я зарядил ружье и побрел через перекат искать Рыжего. Сегодня я видел там его следы.