— Богарт и Бэколл, у них было все, — мечтательно говорит она. — Знаешь, а ты ведь никогда не рассказываешь о жене.
Я кашляю, дым моментально попадает в горло.
— Разве? — удаётся сказать мне.
— Нет, — говорит она. — Ты не слишком часто говоришь о себе. Ты твердишь о кино, но о себе - нет. Ты очень таинственен, Бригс МакГрегор.
Я закатываю глаза.
— Честно говоря, наоборот. Полагаю, я не говорю о своей жизни потому что она скучная.
— Что я говорила тебе раньше? — говорит она, ударяя меня по руке. — Ты полная противоположность скучному. Так что давай, рассказывай. Расскажи мне о своей жене. О родителях. О своем брате. — Она делает паузу. — Ты много говоришь о сыне, так что, по крайней мере, об этом я знаю. Ты хороший отец.
Я улыбаюсь ей так же, как и она тогда, когда я сказал, что она идеальна. Приятно слышать от неё подобное, но я в это не верю.
Я глубоко вдыхаю и думаю.
— Хорошо, — осторожно говорю я. — Я женился на Миранде, когда мне было двадцать один.
— Вау, так рано, свадьба по залету, как у моей мамы?
Я качаю головой, когда воспоминания ползают мимо, большинство из них несчастливые.
— Нет, Хэймиш появился у нас только три года назад. Мы познакомились, когда я учился в университете. Эдинбургском университете, прямо здесь, — я указываю рукой в сторону здания. — Хотя у нас не было совместных классов, я знал о ней. Все знали о ней. Она была такой девушкой, которая никогда не уделяла ни секунды своего времени ни одному парню. На самом деле она была светской львицей. Росла иначе. Ее родители, Хардингсы, они своего рода известны в городе. И в то время здесь были мои дядя и тетя, и они тоже были частью уравнения. Мы познакомились на одной из их вечеринок, и мне, каким-то образом, удалось очаровать ее. На самом деле я все еще не знаю, как это вышло.
— О, я могу понять как, — говорит Наташа, улыбаясь мне. — Ты не представляешь, какой ты на самом деле милый. Что делает тебя ещё очаровательней.
Внезапно мне становится слишком жарко в куртке.
Я прочищаю горло.
— Что ж, видимо она подумала так же. Остальное история.
Она останавливается и изучает меня.
— И это все?
Я останавливаюсь и смотрю на неё, передавая сигару.
На этот раз мой палец задерживается на ее, может быть на секунду.
Боже, как же мне хочется, чтоб сейчас рядом оказался виски. Эти чувства должны утонуть.
— Что ты имеешь в виду «и это все»?
— Ты не собираешься говорить о том, как она прекрасна, что она любовь всей твоей жизни? О Хэймише ты говоришь постоянно.
Я не должен быть настолько поражён тем, как она прямолинейна, но все же так и есть. Или, возможно, дело не в том, что она прямолинейна. А в том, что у меня не хватает сил сказать ей всю правду.
Потому что Миранда не любовь всей моей жизни.
Она лишь мать моего ребёнка.
И соседка, с которой я живу уже одиннадцать лет.
— Нет, — просто говорю я. Даже частичная правда освобождает. — Не буду.
Она запрокидывает голову, затягиваясь. Изучает меня так, словно пытается прочитать слова, написанные на моем лице. Интересно, что они говорят. Наконец, она просто кивает и говорит:
— Извини. Я не хочу совать нос в чужие дела.
Да, ты хотела именно этого, - думаю я. И поэтому я…
Гребаный ад. Я не могу закончить собственную мысль, не пугая себя.
— Нет проблем, — говорю ей и снова начинаю идти. — Что касается родителей, они милые. Действительно. С братом у нас более натянутые отношения. Его усыновили, и он вошёл в мою жизнь когда я окончил школу, и провёл нашу семью через ад. Вообще-то он был настоящим ублюдком, и я долго ненавидел его.
— Почему?
— Ну, теперь это кажется банальным, но я видел, как с ним вели себя мои родители, давая ему жизнь, которой у него никогда не было, и он не очень хорошо реагировал на это. Он был подростком, что не помогало, и, в конце концов, он стал обкрадывать их, даже меня, делая все, что мог, чтобы получить деньги на кокаин, мет, или что там ещё. В конце концов, моим родителям пришлось выгнать его, и он жил на улице. Не передать, насколько трудно было иногда гулять по городу и видеть, как он попрошайничает. Тощий. Казалось, одной ногой в могиле. Возможно, его усыновили, но он все еще был моим братом.
— Звучит ужасно, — говорит она, качая головой.
— Это и было ужасно, — говорю я со вздохом, вспоминая скорбь и боль, которые причинил мне Лаклан, словно это было вчера. — Но, в конце концов, он одумался, и теперь ему намного лучше. Все еще пьет слишком много, и иногда я думаю, возможно, злоупотребляет некоторыми другими наркотиками. И такой молчаливый.