Тут она даже усмехнулась и продолжила:
— Даже ребенок, Вадик этот, и тот — не Чехова, не Марка Твена и не Пушкина, а Ленина приволок. Даже и ему уже понятно, что Ленин ваш — брехун. А из комсомола я и сама уйду. Нужно мне больно! Вот! — Зоя стремительно подошла к завучу и положила перед ней свой комсомольский билет прямо на трибуну. Та схватилась за сердце и полезла за валидолом.
— Можете так и записать в протоколе собрания: «Сама отказалась…» Хотя вы, как всегда, соврете, что вы меня единогласно исключили. Ну, я уж переживу как-нибудь, — Зоя выскочила из зала и эффектно хлопнула на прощание дверью. Все присутствовавшие почувствовали себя оскорбленными, поскольку от них больше ничья судьба не зависела и они уже не могли никого ни покарать, ни помиловать.
А Зоя больше никогда в нашу школу не приходила. Даже за документами ее родители явились вместо нее. Сама не посмела.
Вожатую детям заменили на другую девочку, вроде вполне приличную. Но трудно ей пришлось в роли новой вожатой! Хоть она никакие сборы макулатуры и не проводила, но все ее попытки организовать детей и придумать им какое-то занятие после школы заканчивались провалом. Ни самодеятельность, ни вылазки на природу, ни диспуты — ничто не вызывало энтузиазма у ее подопечных. Ничему ребята уже не верили. Ждали подвоха.
Право на ложь
А Иван Петрович, бухгалтер фабрики, отлежал в больнице целую неделю после стресса, когда он узнал о судьбе своей ампутированной ноги. Потом еще месяц он провел дома, и уже почти успокоился, и даже попытался устроиться на несложную спокойную работу — с бумагами и папками возиться, потому что после всего случившегося уже было бы непросто бухгалтером оставаться: уж больно много нервов нужно и внимания. И все у него стало понемногу налаживаться. Но не тут-то было!
Однажды, когда жена Петровича была на работе, решил он фотографии по местам разложить и сделать отдельные альбомы по темам. А то валяется все, как попало.
Полез он в шкаф, задел случайно что-то неуклюжим движением, и вывалилась на него папка с документами его болезни. Снимки, описания, справки… Они ведь с женой не сразу на операцию согласились: в столицу ездили консультироваться, копии справок и снимков в больнице запрашивали…
Сначала хотел было он все запрятать обратно, чтобы не вспоминать про самое тяжелое и больное время. Но вдруг взгляд его упал на бумагу с солидной печатью, такой же бумагой, что у него хранилась в отдельной папке. Взял он в руки этот документ и начал читать. А там все про его опухоль написано, причем так написано, что не нужно врачом быть и латынь изучать, чтобы все стало ясно, как белый день.
Вроде мужик крепкий, а перенести известие не смог: давление подскочило, скорую сам себе вызвал и в ту же больницу попал с сильнейшим сердечным приступом.
Что только врачи ни делали, как семья его ни уговаривала, что и с таким диагнозом живут многие люди долгие годы, но только повторял Иван Петрович, что никому и ничему он не верит, и как только из больницы выйдет, так руки на себя тут же наложит.
Руки он на себя не наложил, но и жить нормально не смог. Сам не жил и жене не давал покоя. Сидел дома, работать даже не помышлял, начал пить, хотя сердце у него больное было, и плакал навзрыд, когда думал, что никто его не слышит и не видит. Плакал горько и безутешно: прощался с жизнью.
Жена его, Алена, по ночам не спала: от каждого звука вздрагивала. Боялась, что пока она спит, муж с собой покончит. Такое у него состояние было, что она бы этому не удивилась.
Так прошел месяц. Ну, и не выдержала жена Петровича. Пришла в больницу на прием к главному. Поговорить.
Алена умела убеждать: она учителем была. Правда, она не литературу, а физику преподавала. Но тем не менее… Дети ее за глаза Аленушкой звали, любили.
Голова на плечах отличная у нее, причем как внешний облик этой самой головы, так и внутренний: и умна, и красива. Да язык подвешен, будь здоров! Бойкая, предприимчивая, энергичная. Но и такая не выдержала: на грани срыва была.