Павел Муратов
Ложа в театре
П. П. Кончаловскому
Одной ложе в театре я уделял особенное внимание, не столько ради той дамы, которая красовалась в ней, оперев локоть на малиновый бархат барьера, сколько ради ее постоянного спутника, вырисовывавшегося сзади, в горячей полутени. И вместе с тем владелица ложи была бы достойна не одних моих взглядов! Я видел ее нежное и правильное фарфоровое лицо под высоким шиньоном каштановых волос. Я различал жгучесть синих глаз креолки и красивый изгиб алых губ. Маленькое ухо казалось розовеющей раковиной южных морей; в нем сияла крупная жемчужная серьга. Узко и глубоко вырезанный ворот открывал матовость шеи и позволял угадывать несогласную с цветом лица смуглую грудь.
Уже не раз встречали мои глаза пристальный взгляд синих глаз, когда я, повинуясь необъяснимому любопытству, рассматривал мужскую фигуру, занимавшую задний план ложи. Это любопытство вскоре смешалось с непобедимым отвращением. Я быстро и беспричинно возненавидел моего незнакомца. Он был высок и грузен, ловкий фрак с неохотой обтягивал его широкие неровные плечи. Рубаха, унизанная запонками из значительных бриллиантов, топорщилась на его груди. Над колючим воротником багровело лицо, обросшее клочьями жестких волос. Мясистый рот открывал белые зубы. Торчащие скулы щек лоснились, в то время как еле светились маленькие глаза, разделенные огромным свисающим носом. Ко лбу прилипала тронутая сединой черная прядь, выбивающаяся из-под сдвинутого на затылок цилиндра. Спинку впереди стоящего кресла сжимала затянутая в палевую перчатку страшная рука.
Я заметил однажды, как посетители ложи обменялись коротким замечанием на мой счет. Высоко поднялись брови фарфоровой дамы, она слегка покачала легко посаженной головой в знак отрицания. Не удовлетворившись тем, ее компаньон перегнулся к ней и что-то шепнул ей на ухо. Я видел, как он фамильярно кивнул в мою сторону. Кровь бросилась мне в лицо, пока он, взяв бинокль, без церемонии разглядывал меня. Я был, в сущности, законно наказан за свое любопытство; волнение мое было, однако, так велико, что я с трудом дослушал последний акт. Когда занавес опустился, я, не отдавая себе в этом отчета, начал протискиваться в сторону ложи. Уже я слышал стук отодвинутых кресел. Втянув голову в плечи, незнакомец ускользал в низкую дверь. Креолка готова была последовать за ним. Я был от нее в двух шагах; повернувшись спиной к залу, казалось, она не видела меня. Внезапно, не поворачивая головы, она уронила мне руку с запиской через малиновый бархат барьера.
Мне было назначено свидание, если я только верно понял одну неразборчивую строку, подписанную именем Камиллы. На другой день, после недолгого колебания, я нанял экипаж и отправился по указанному мне адресу. Ни любовный каприз, ни жажда приключения не руководили мною. Я будто желал проверить испытываемую мной внутреннюю тревогу. Ложа в театре, с сомнительными ее персонажами, существовала ли она в действительности или только почудилась такой моему воображению? Если я увижу их в ином месте, услышу их голоса, не рассеется ли сразу созданный мною самим мираж? Необыкновенное смущает разум здорового человека, он борется с ним, пока не преодолеет его или не признает себя им побежденным.
Экипаж катился по улицам, отблескивающим мокрым асфальтом. Был теплый туманный вечер. Огни аллей и бульваров остались позади, я различал дыхание осеннего парка. Богатое предместье было пустынно в этот час обедов и зрелищ. Я слез на перекрестке и сделал сотню шагов пешком. За решеткой, унизанной вызолоченными остриями, обрисовался небольшой особняк в два этажа. Плотно закрытые окна не пропускали ни единого луча света. Жилище Камиллы заявляло себя респектабельным и солидным. Я усмехнулся, вспомнив явное ее ремесло. Обойдя дом с боковой улицы, я небрежно и намеренно громко постучал в назначенную мне маленькую дверь. Что надо мне было говорить или делать на этом бесцельно принятом мною свидании? Досадуя на себя, я пожимал плечами, и, однако, я ждал.
Я услышал за дверью шаги, поспешно спускавшиеся по лестнице. Последовал шорох, легкий стук у замка. Мне пытались отворить и не могли. Шорохи, слышанные мною за дверью, взволновали меня. Мое ухо напряженно ловило движения существа, от которого лишь несколько дюймов дерева отделяли меня. «Камилла, — воскликнул я, — я здесь, отворите!» На мгновение все стихло, потом шорохи возобновились с прежнею вкрадчивостью. Я взялся за кольцо и потряс дверь; она не поддавалась моим усилиям. Мое положение казалось мне глупым, оно стало смешным, когда я различил шаги, всходившие и удалявшиеся по внутренней лестнице.