На самом берегу высилось двухэтажное здание. На его обращенном к реке фасаде было написано: «Построен в 1930 году».
Мадин Джи направил баркас к причалу.
— Апана, где твои рабочие? — услышал Мадин Джи голос своей хозяйки, До Ньо Бвин, обращавшейся к человеку на причале.
— Здесь, госпожа.
— Быстро зови сюда. Готовьте лед. Рыбу перекладывайте в бочки да пошевеливайтесь, чтобы успеть к пароходу на Рангун. Мадин Джи еще не вернулся?
— Вон его баркас.
— А, наконец-то! Я уж заждалась совсем. Где ты застрял? Тебе когда нужно было здесь быть? Если уж у меня работаешь, изволь проворней поворачиваться.
— Да, госпожа. Я… я… — проговорил Мадин Джи дрожащим голосом.
— Что «я»? Что ты все якаешь? Рассказывай, что там у тебя произошло?
— Сейн То, тот, что собирается жениться на внучке У Не Дуна, припрятал большую рыбину. Пришлось с ним повозиться, прежде чем он отдал украденное.
— Ах, каналья! За сеть еще не расплатился, а уже ворует. Однако надоело мне тебя слушать. Это меня не касается. Твоя работа — ты ею и занимайся.
Мадин Джи покорно опустил перед хозяйкой голову и стоял навытяжку. Жестокий, бессердечный с рыбаками, сейчас он выглядел трусливым и жалким. До Ньо Бвин он боялся до дрожи в коленях. Да ее все боялись — эту богатую, суровую, оборотистую женщину. Она окружила себя преданными людьми, готовыми выполнить любое ее приказание. Когда Мадин Джи был арестован по подозрению в убийстве, До Ньо Бвин вызволила его, спасла от тюрьмы, заполучив благодарного и верного ей пса. Мадин Джи восхищался ее изворотливостью, умением делать большие деньги, но осмотрительно не совал нос не в свои дела.
— Ма Бьяйн!
— Что, дедушка!
— Сейн То дрова в лодку положил?
— Положил. Лук, перец, чай я сама положила. Не беспокойся.
— Это я на всякий случай спрашиваю. А лицензию на ловлю сетью взял?
— Взял, взял. Успокойся ты.
Этими волнениями обычно заполнено утро каждого рыбака, что отправляется в море. После свадьбы прошло всего три дня, а молодым пришлось уже расставаться. Такова жизнь рыбака.
— Поехали!
Лодки одна за другой отваливали от берега. Жены и дети уходящих в море рыбаков стояли у самой кромки воды и махали им вслед. Ма Бьяйн тихонько оттолкнула лодку мужа. Сейн То, не отрывая глаз, с тоской смотрел на молодую жену, с которой не успел вдоволь намиловаться.
— Да чего же ты у меня красивая!
— Это тебе только кажется. Обыкновенная.
— Нет, необыкновенная.
Слова мужа волновали Ма Бьяйн и смущали ее. Когда-то мать ее, жена рыбака, весьма далекая от поэзии, родив светлокожую девочку, нарекла ее красивым именем: Ма Бьяйн — Белая Птица. Нынешние поэты назвали бы ее «Жемчужиной» или как-нибудь в этом роде.
Ма Бьяйн перекладывала рыбу из лодки в корзину.
— Сегодня ничего не вздумай припрятывать. Первая лодка еще не успела подойти, а уж Мадин Джи был тут как тут. Весь улов сегодня в Рангун отправляет, — предупредил старик У Не Дун, стоя рядом с лодкой.
— Знаю, дедушка. Поэтому сама и перекладываю рыбу в корзины.
Когда Ма Бьяйн закончила работу и перенесла корзины на берег, У Не Дун сам залез в лодку и тщательно проверил все укромные уголки, чтобы не осталось ни одной рыбешки.
— Да ничего там нет, говорю.
— А может, в воду опустил? Надо посмотреть.
— Боишься, что сеть отберут?
— Конечно, боюсь. Мы же за нее еще не расплатились.
Убедившись, что рыбы больше нигде нет, старик вышел на берег.
Мадин Джи подгонял рыбаков, чтобы скорее несли рыбу. Торопился — не дал людям времени перенести вещи в дом и уже взвешивал первые корзины.
— Что же так мало? Неужели это весь улов?
Эти слова рыбаки слышали каждый раз, когда возвращались домой.
— Себе ничего не оставили?
— Ничего, — ответили рыбаки дружно.
— У Не Дун, где Сейн То?
— Ма Бьяйн, поди позови Сейн То.
Мадин Джи стоял, сложа руки на груди, и ждал рыбака. Сейн То смело подошел к перекупщику. Рядом с ним была Ма Бьяйн.
— Слушай, ты. Это твои штучки? — спросил перекупщик грубо.
— Я что-то не понимаю вас, — ответил рыбак твердым голосом.
— Мадин Джи, я сам всю лодку облазил. Ни одной рыбешки не оставили, — дрожащим от страха голосом проговорил стоявший рядом У Не Дун.