Тихонько, на коленях, он выполз из своего укрытия. Огляделся и быстро пошел в северную сторону. Мокрая от росы стерня больно била по ногам, к тому же он сильно замерз, идя на пронизывающем ветру.
Подойдя к току, он сел, опять огляделся, убедился, что все спокойно, быстро встал и пошел в глубь тока. Перед ним высились горы обрушенного риса. Неподалеку в шалаше спали двое и громко храпели. В хижине на краю поля тоже было спокойно.
Тин Тхейн сел на землю и стал накладывать рис в мешок. Работа была привычной, и мешок быстро наполнился. Юноша завязал его заранее приготовленной веревкой, взвалил на плечи и поспешил обратно, вздрагивая при малейшем шорохе. Даже полевых мышей он пугался.
Холода он больше не чувствовал, наоборот, обливался потом и то и дело вытирал лицо рукавом. Добравшись до своего тока, он бережно поставил мешок рядом с кучей, прикрытой соломой, быстро разгреб ее и развязал мешок. Сердце у юноши бешено колотилось — и от волнения, и от радости: он набрал корзин восемьдесят риса, не меньше. К нему подошел сонный Хан Маун:
— Может, хватит? Смотри, попадешь в беду.
— Не бойся, — ответил Тин Тхейн, воодушевленный результатами своей работы, и обнял друга. — Еще одна-две ночи — и все будет в порядке. А этот рис ты продай вместе со своим.
Тин Тхейн был полон энергии, а Хан Маун засыпал на ходу, ему почему-то не передался оптимизм друга. Стоило Тин Тхейну представить себе улыбающееся с ямочками на щеках лицо Хла Йин, как у него появлялась уверенность в полном успехе дела.
Обойдя несколько токов, Тин Тхейн снова пошел к тому, с которого начал. Как и в первый раз, из шалаша доносился храп. Юноша стал быстро наполнять мешок рисом, но когда он взвалил его на спину, храп неожиданно прекратился, послышалось какое-то движение. Тин Тхейн даже дышать перестал от страха. Потом, слегка оправившись, рванул с места.
— Вор! Вор! — неслось ему вслед. Двое выскочили из шалаша с вилами и ломом и побежали за Тин Тхейном, вскоре к ним присоединился третий с топором в руках.
— Стой! Бросай нож! Убью! — кричал тот, у кого был лом. Вскоре они настигли Тин Тхейна. Озираясь, словно затравленный зверь, Тин Тхейн потянулся было за ножом. Но тут что-то тяжелое обрушилось ему на голову, в глазах потемнело, в ушах стоял звон, колени подогнулись, и он рухнул на землю.
Спустя некоторое время Тин Тхейн застонал и с трудом открыл глаза. Сначала он ничего не видел. Потом различил свет лампы и четверых, стоявших возле него. Он попытался подняться. Какой-то пожилой человек бросился ему на помощь.
— Боже мой! Только сейчас я поверил в случившееся. Никогда бы не подумал, что ты станешь вором. Ведь в жизни иголки чужой не взял. Что же случилось? Была бы жива мать, разве дошел бы ты до такого позора? Да она убила бы себя. Ты осквернил память родителей. Что же толкнуло тебя на воровство? — В голосе говорившего звучали и гнев и сочувствие.
Тин Тхейн слушал его, охваченный чувством глубокой безысходности. Горячие слезы застилали глаза.
— Простите меня, я верну весь рис. Только не отдавайте меня под суд, никогда не случится со мной ничего подобного. Пусть меня накажет староста!
Тин Тхейн рассказал, почему решился на такой поступок. Украденный рис принадлежал У Чи Тауну. И ему, и его сыновьям, которые вместе с Тин Тхейном учились в школе, жаль было юношу.
— Самое дорогое, что есть у человека, это честь, — сказал У Чи Таун. — Ее не заменишь ни богатством, ни властью. Жадность — яд, который убивает честь.
Узнав, что любовь толкнула юношу на воровство и что он раскаялся в совершенном поступке, У Чи Таун отпустил юношу. Тем более что тот вернул весь украденный рис.
Весть о случившемся мгновенно распространилась не только по деревне, но и по всей округе. Тин Тхейна строго отчитали все, начиная от настоятеля монастыря и кончая всеми без исключения родственниками. Иначе как вором его теперь не называли. Тин Тхейн совсем пал духом, избегал людей. Уж лучше бы он отсидел свое, потом по крайней мере мог бы жить спокойно. Все чаще появлялось у него желание скрыться, уехать куда-нибудь подальше, и только мысль о разлуке с любимой его удерживала. Он верил, что Хла Йин его поймет, не станет осуждать, что у нее он найдет поддержку. Они встретились, как обычно, вечером. Ярко светила луна.
— Знала бы я раньше, какой ты есть, держалась бы от тебя подальше. Это наша последняя встреча.
Тин Тхейн ушам своим не поверил, и, хотя дул прохладный ветер, лоб его покрылся капельками пота. Его било как в лихорадке, губы дрожали, он не мог вымолвить ни слова. Наконец, превозмогая волнение, он произнес: