Как-то раз Маун Нге позвал меня пойти с ним в монастырь. Настоятель монастыря У Вимала расспросил подробно о моей жизни и сказал:
— Ты уже большой. Тринадцать лет все-таки. Правда, ни писать, ни читать не умеешь. Не повезло тебе. Я хочу тебя усыновить. Будешь жить в монастыре. Согласен?
Я с радостью согласился. Разве мне не обидно, что Маун Нге книжки читает, а я неграмотный? Я тоже хотел читать книги. У Вимала велел позвать отца. Тот явился, дрожа от страха. Думал, что настоятель будет ругать его за то, что бросил меня. Узнав в чем дело, отец, конечно, возражать не стал. Так я стал приемным сыном настоятеля монастыря.
Я переселился в монастырь и был теперь сыт, одет и учился грамоте. Но я не предполагал, что мой приемный отец У Вимала так вспыльчив и скор на расправу. Если что-либо было ему не по нраву, он хватал первое, что попадалось под руку, и начинал колотить меня без всякой жалости. Пережил я три или четыре таких трепки, и каждый раз приходилось отлеживаться, чтобы прийти в себя. Я старался быть очень осторожным, чтобы не дать повода к побоям. Жизнь в вечном страхе вконец измотала меня.
Я жил в монастыре около года, когда к У Вимала приехала его мать. Как с неба свалилась! Оказывается, она была тяжело больна и приехала к сыну лечиться. С ее приездом у меня не стало времени ни для занятий, ни для отдыха. Целыми днями я должен был ходить за больной, сидеть у ее постели. Не было мне покоя и ночью.
С приездом матери настоятеля в монастыре стала часто появляться некая Ма Кхинь Мья, женщина лет тридцати. Она была очень непривлекательна: коренастая, темнокожая, глаза навыкате, нос расплющенный. Держалась развязно. Каждое утро она приносила больной рисовую кашу, но долго у нее не засиживалась. Поставит тарелку и уйдет в комнату У Вималы. Настоятель явно был к ней неравнодушен. Развязность Ма Кхин Мья — то губки капризно подожмет, то глазками поиграет — не ускользнула от внимания старухи, и она однажды сказала сыну:
— Помни пословицу: с кем поведешься… Не к лицу тебе шашни в твоем-то сане. К добру они не приведут.
— С чего вы взяли, матушка? Вам всегда что-то кажется, — поспешил возразить сын.
А кончилось все вот как: старуха померла. Не прошло и месяца после ее смерти, как У Вимала оставил монастырь, снял с себя монашеский сан, взял мирское имя У Чжо Тху и женился на Ма Кхинь Мья. Он был старше ее лет на двадцать и, видно, очень любил, выполнял все ее капризы. А я опять остался без покровителя, совсем один. У Чжо Тху хотел было взять меня к себе в работники по дому, но Ма Кхин Мья воспротивилась.
— У него в деревне родной отец живет. Не хватало нам только нахлебника в доме, — сказала она.
Я пришел в отчаяние, оказавшись на улице. Меня пожалел мой друг Маун Нге и приютил у себя в доме, где жили еще его больная мать и старшая сестра. Я не мог себе позволить сидеть у них на шее и ничего не делать. Маун Нге предложил мне быть рулевым на его рыбачьей лодке. Лодка была небольшая, вмещала только двоих. Маун Нге стоял на носу и забрасывал сеть, а я должен был вести лодку так, чтобы он мог не отвлекаясь заниматься ловлей. Мы уходили на озеро в четыре часа пополудни и всю ночь проводили на воде. Домой возвращались под утро. Ложились немного вздремнуть, чтобы в пять часов утра снова быть на озере и ставить сети. В полдень вновь возвращались домой, развешивали сети для просушки, обедали. Поспав несколько часов, мы вставали, ремонтировали сети и готовились идти на озеро. Быть рулевым на рыбачьей лодке непросто. Нет времени ни поесть как следует, ни выспаться, а главное — день и ночь на воде. Постоянное недосыпание и недоедание не могли не сказаться на моем здоровье. Хилый и тщедушный от рождения, я и вовсе превратился в скелет. Но что мне оставалось делать? Никакой другой работы у меня не было, и найти негде: в округе жили одни рыбаки. От продажи рыбы мы выручали в месяц около шестидесяти джа. Для жизни в деревне вполне достаточно. Постепенно я научился закидывать сети. Поначалу это мне очень нравилось. Я ликовал, когда попадались большие рыбины, радовался обильному улову. Так я прорыбачил почти три года. Не осталось в округе ни одного озера, где бы я не испытал рыбацкое счастье. Один раз выходили даже на озеро Дуя, что в районе Хинтата.
С работой своей я вполне освоился, хотя и трудно мне было. Одно только внушало мне все большее беспокойство: сколько бы я ни ел, как бы хорошо ни питался, а все не шел на поправку, напротив — худел все больше и больше. К чему это приведет? Мне казалось, что я обречен, и сердце мое сжималось. Я всячески бодрился, говорил себе, что нельзя падать духом, что побеждает лишь тот, кто борется…