– Ну и хорошо, – рассеянно заметил Уолтер, приложился к моему лбу отеческим поцелуем и вышел.
Когда дверь за ним закрылась, я еще немного постояла в прихожей, потирая лоб, словно это могло стереть отпечаток поцелуя.
Отеческий поцелуй, а лоб все равно горит, как обожженный. Совсем плохо дело.
Естественное любопытство заставило меня совершить тур по дому, все-таки поразительно просторному для одинокого мужчины. В нем имелось целых три спальни, гостиная, столовая, кухня, кабинет (между прочим, все отдельное). Даже подвал был доведен до ума, и в случае необходимости там можно было удобно устроиться, во всяком случае, такому неприхотливому жильцу, как я. Разумеется, все блистало почти стерильной чистотой. Я прикинула, не разложить ли шутки ради по диванным подушкам свои колготки, но благоразумие восторжествовало.
Не в первый же день. Может, позже. Единственным признаком жизни в этом рекламном жилище была каминная полка в гостиной. По крайней мере, здесь хотя бы были расставлены фотографии, правда, в дорогих и, на мой взгляд, чересчур изящных рамках. С одной улыбалась женщина, очень похожая на Уолтера и как бы служившая живым фоном для трех детишек-погодков. Она могла приходиться хозяину дома сестрой. Пожилая пара (возможно, его родители) была сфотографирована в кругу танцующих. Я не обнаружила среди этой коллекции ни единого фото Мэгги и, если уж на то пошло, самого Уолтера. Впечатление складывалось такое, словно фотографии перешли к нему вместе с домом. Если бы не сходство с улыбающейся женщиной, я бы так и решила.
Побродив, я вернулась «к себе» и завалилась на кровать. Полежала, размышляя над тем, по какому принципу Мэгги выбирала это вышитое покрывало. Она явно предпочитала пурпурный всем другим цветам, а комнату обставляла по какому-нибудь модному на тот момент каталогу. Вряд ли ей могло привидеться даже в самом страшном сне, что однажды здесь поселится совсем другая женщина.
Эта мысль подбросила меня в постели, точно на батуте. В голову пришло: «Что я здесь делаю?!» У меня в квартире книги были набиты в коробки из-под консервов, выпрошенные в ближайшем магазине, а моя тяга к искусству вполне удовлетворялась дешевенькими оттисками из «Уолмарта». Мэгги наверняка так же ценила чистоту и порядок, как Уолтер. Они подходили друг другу. Спрашивается, чего ради умнику там, на небесах, вздумалось отнять ее и заменить мною?
Я соскочила с постели с ужасным ощущением человека, посягнувшего на то, что ему не принадлежит. Нужно срочно отсюда убираться! Меня немного пугала перспектива покинуть этот бастион, но поскольку я не собиралась соваться ни домой, ни в «Восьмой канал», то без труда убедила себя, что это сводит риск практически к нулю. Не станет же Джордж носиться по всему городу, разыскивая меня. Вряд ли вообще он будет особенно затрудняться. Не обнаружив меня дома, он скорее всего вылакает весь запас спиртного, обольет мочой все, что подвернется, и уберется восвояси. Да, он такой, мой избранник, рыцарь на белом коне.
К тому же у меня при себе неотлучно находится визитная карточка Уолтера, а значит, ничто не мешает мне в любой момент с ним связаться.
В прихожей я постояла, обшаривая в поисках ключей карманы той самой джинсовой куртки, что осквернила собой роскошную вешалку Уолтера, а заодно размышляя над тем, куда бы направиться. Хотелось побыть среди людей, которые не знают и знать ничего не хотят о подробностях моей личной жизни, а потому не ударятся в сочувствие. Пообщаться с кем-то, кто вывалит на меня лошадиную дозу дерьма и этим вернет чувство собственного достоинства, чувство принадлежности к этому миру.
Боне! Вот кто мне нужен – Боне.
– Ай! Чтоб вас черти взяли, Боне!
Я повернулась на сто восемьдесят градусов в очереди (в самом большом букинистическом магазине города за кофе всегда выстраивалась очередь) и оказалась лицом к лицу с Джо Бонсом. Он все еще держал на весу трость, которой только что чувствительно ткнул меня между лопатками. Учтите, что это самый дряхлый, самый полоумный и самый угольно-черный старикан в Теннеси.
Это также самый привередливый клиент, когда-либо попиравший своими плоскостопными ногами пол в штаб-квартире «Восьмого канала». Из всего вышесказанного следует, что я его просто обожаю.
– Какого дьявола тебе тут понадобилось? – прокаркал он (по большей части про него говорят: Боне – каркает), – Бьешь баклуши, сразу видно. Тебе что, нечем заняться? Работой или еще каким дерьмом?
Я обернулась. Очередь успела подвинуться. Наверстав упущенное, я вернулась к разговору:
– Скажем так, у меня сейчас промежуток между работами.
– Ха! Тебя вышибли, так прямо и скажи. И ты теперь без-ра-бот-ная! Я звонил на «Восьмой» и справлялся о тебе. Знаешь, что мне сказали? Что ты довыпендривалась до увольнения. Каково?
– И чего это наш дорогой Боне вдруг вздумал мне позвонить? – Я игриво повела глазами. – Неужели соскучился?
– Я не из тех дураков, которых хлебом не корми, а дай только соскучиться. – Он отфыркнулся, как старый мерин, и пошел прочь, постукивая тростью. – Если что, я у себя.
Очередь к тому времени донесла меня почти до прилавка. Еще пару минут я следила за тем, как Боне волочит себя через магазин и скрывается в боковом проходе. Он уже сумел поднять мне настроение, поэтому к прилавку я повернулась с улыбкой.
– Сделайте-ка мне «мокко гранде». Босс велел передать, что это за счет заведения.
– Этот Блейн Дауд – законченный дурак! – прокаркал Боне, выслушав рассказ о том, как я вылетела из «Восьмого канала».
Теперь можно было расслабиться и получать удовольствие, не затрудняясь дальнейшими подначками, – человеческий маразм быстро доводил Бонса до белого каления.
– Знаешь, что я сделаю? Расторгну договор с этой шарашкиной конторой.
– Круто! – одобрила я, поудобнее устраиваясь в большом мягком кресле со своим «мокко гранде». – Этим вы им покажете, кто есть кто. Кстати, Шелли когда-нибудь унаследует этот кабинет? Она же работает не покладая рук.
– Я это обмозговываю.
– Обмозгуйте лучше то, что можете загреметь прямехонько в ад за то, что ваша внучка руководит магазином из каморки размером с книжный шкаф.
– В ад я загремлю в любом случае, так уж лучше из большого удобного кабинета.
На самом деле кабинет Шелли был немногим меньше кабинета Бонса, и он знал, что я это знаю, однако нам обоим нравилось пикироваться по этому поводу, поэтому тема держалась.
– Ты вообще зачем явилась? – вдруг спросил он, высоко поднимая кустистые седые брови. – Работу ищешь?
– Нет, у меня сейчас тайм-аут.
– Что, надоело тянуть лямку?
– Ну… я не совсем уж на мели.
И верно, с учетом личных сбережений, чека на десять тысяч долларов и не до конца оприходованного содержания, что выплачивал мне Джордж, я могла позволить себе бить баклуши еще по меньшей мере полгода. Впрочем, я знала, что речь идет совсем не об этом.
– Совсем вас, молодежь, в наши дни сбили с панталыку! – каркнул Боне, тыча в меня крючковатым пальцем. – Вот возьми меня: мне почти девяносто, а я ни единого дня не провел без работы.
– Вы в самом деле назвали меня «молодежь» или мне послышалось? – засмеялась я.
– Что ты собираешься делать по поводу увольнения? Судиться? Если так, тебе нужен хороший адвокат. Есть он у тебя?
– Возможно, – ответила я, подмигнув.
– Только не говори, что трахаешься со своим адвокатом!
– Ох, ради Бога, Боне! – Я зевнула и потянулась, разминая мышцы. – Давайте я просто посижу тут с чашкой кофе, без этих шпилек.
– Это я к тому, что Шелли опять взяла да и залетела, – прокаркал этот иезуит, поблескивая маслинами глаз.
– Ваша внучка – замужняя женщина, а замужние женщины не залетают. Они беременеют. Залетают одинокие вроде меня. Рада за Шелли. Она здесь?
– Ну да, где же ей еще быть. В своей крохотной, как книжный шкаф, каморке. Стряпает рекламу вместе с той слезливой блондиночкой.