– Высокомерия? Это ты называешь высокомерием?! – Я так обалдела, что перестала разводить кавардак. – Да мать твою!..
Она предостерегающе подняла палец. Я прикусила язык.
– Ты едва знаешь Уолтера Бриггса, но уже считаешь себя вправе судить, чего он заслуживает, а чего нет, и что для него хорошо, а что плохо. Кто дал тебе такое право? Если он хочет быть с тобой и ты хочешь того же, но не позволяешь этому случиться из-за какой-то идиотской «бормотухи», то лучше вали из его дома куда подальше, избавь хорошего человека от неприятности по-настоящему влюбиться в круглую дуру. У меня над гаражом есть пристройка, можешь перебраться хоть туда. – Она умолкла и, видя, что я только ошарашено хлопаю глазами, усмехнулась: – Знаешь, а ведь я только что получила большое удовольствие. Надо бы проводить с пациентами именно такого рода терапию. Сегодня и начну. А тебе спасибо за благотворное влияние.
– Нет, это тебе большое спасибо! – едко ответила я.
– Да хватит дуться, ей-богу. А благодарить будешь потом, после всего. Вообще возьми себе за правило вот что: или решай свои проблемы, или катись куда подальше, пока все кругом от тебя с ума не посходили.
Элизабет с чувством исполненного долга утолила жажду, а я в это время тупо разглядывала вялый листик салата, торчащий между слоями гамбургера.
– Ну и как это сделать?
– Что?
– Ты что, не прислушиваешься к белиберде, которую несешь? Как решать эту проблему?
– Для начала забудь о бормотухе из бумажного пакета. Это чушь, каких свет не видел. – Элизабет сгребла с моей тарелки то, что еще оставалось от жареной картошки, и начала жевать. – Пожалуй, ты права насчет сплошных салатов. В следующий раз закажу гамбургер.
Порог своего временного жилища я переступила в состоянии жутчайшего эмоционального похмелья, со стопкой бумаги для заметок, из тех, что можно клеить на стены и холодильники, – Элизабет снабдила меня ею, оторвав половину от своей собственной. Идея была такова: я должна в простой, доступной форме записывать на листок каждую мало-мальски стоящую цель, которой я хотела достигнуть, клеить на видное место, а по мере достижения снимать, создавая в себе подсознательное чувство, что жизнь налаживается и сама я на правильном пути. Если верить Элизабет, только эта нехитрая метода и позволила ей довольствоваться мопедом, иначе она переехала бы своего блудливого бывшего муженька пополам.
– Может, на первый взгляд так и не кажется, но действует это безотказно, так что непременно попробуй, – уговаривала она меня на прощанье.
Дома я улеглась на кровать и лежала, механически теребя стопку бумаги и не имея ни малейшего представления, что писать на этих желтых квадратиках. Есть у меня какие-то цели? Наверняка есть. Ну-ка, попробуем выразить их в «простой, доступной форме».
«Хочу стать добрее и сердечнее»? «Хочу найти подходящую именно мне и к тому же денежную работу»?
«Хочу заполучить Уолтера Бриггса»? «Хочу как можно скорее, направляясь по делам, обнаружить на обочине труп Джорджа»? Допустим, так, но каким образом мне в этом помогут наклейки с надписями? Я ни словом не обмолвилась Элизабет о том, что думаю насчет ее методы (в конце концов, Элизабет была для меня первой возможной реальной подругой за очень долгое время), но в моих глазах это был глупейший из путей к достижению цели. Если бы проблемы можно было решать, записав их на бумажку, мир был бы совсем иным.
Чтобы отвлечься, я набрала свой домашний номер и приготовилась выслушать, что приготовил мне автоответчик.
Поток сообщений заметно иссяк. Точнее, там было всего одно сообщение. От Джорджа.
«Ванда!»
Я едва сумела разобрать собственное имя за треском помех, но мгновенно узнала голос и облилась ледяным потом. Телефон заскользил из ослабевших рук. Пришлось стиснуть его так, что побелели костяшки.
«Я сейчас… тртртр… в Канзасе! Нам нужно серьезно поговорить. Тебе придется… тртртр… меня выслушать! Жду звонка по номеру… трррррррррр… 45… тртртр… 739!»
Я не отреагировала на предложение автоответчика выбрать, что делать с сообщением – стереть, запомнить или переслать, – и сидела, глядя перед собой, пока не начались долгие гудки. Тут я немного опомнилась, услышала свое частое паническое дыхание и заставила себя дышать ровнее и глубже.
Вот дерьмо! Забилась в нору и сижу трясусь, как перепуганный кролик! Что, кишка тонка раздобыть пистолет, вернуться домой и встретить свою судьбу достойно, лицом к лицу?
Не в этом дело. Просто мне одинаково не по душе как проститься с собственной жизнью, так и отнять чужую. А главное, через час вернется Уолтер, думая застать меня, а за час я могу и не управиться.
Совершенно изнемогшая от размышлений, я свернулась калачиком и с головой укрылась вышитым покрывалом, как делала в детстве, когда хотела спрятаться сразу от всех чудовищ (ну, вы знаете, тех, что притаились под кроватью и в шкафу и не чают слопать вас заживо). Я очень надеялась, что магические свойства покрывал этого мира все еще сохранились с тех давних пор…
Разбудил меня звук осторожно приоткрываемой двери. Высунув голову из-под покрывала, я, как уже было однажды, увидела в дверях в полосе падающего из коридора света Уолтера. Галстук у него был перекошен, волосы с одной стороны дыбом – как если бы он дремал, положив голову на руки.
– Привет! – Я уселась в постели, зевнула и встряхнулась, чтобы отогнать сон. – Что, уже вечер? Сколько сейчас?
– Девять, – негромко ответил он. – Не хотелось тебя будить, но сама бы ты не проснулась до утра, а спать па голодный желудок не годится. Пора ужинать.
– У меня был плотный обед.
– Ах вот как. Тогда ладно. – Он приготовился закрыть за собой дверь, но передумал. – Знаешь, я весь вечер занимался одним делом и здорово притомился. Хочу сделать передышку. Может, бокал вина?
– Самое смешное, – говорил Уолтер (он сидел, прислонившись к подлокотнику и вытянув ноги вдоль сиденья светлого кожаного дивана), – что я и в самом деле верил, будто время лечит. Что будет все легче и легче по вечерам возвращаться домой, к ее фотографиям, к ее вещам… Говорят, через год все проходит. Вранье!
Пустая бутылка стояла на журнальном столике, рядом с ней – керамическая миска с виноградом. В камине лениво вздымались и опадали язычки огня. В полумраке нельзя было различить стрелок, но почему-то казалось, что уже далеко за полночь.
– В конце концов я собрал все, что о ней напоминало, погрузил во взятую напрокат машину и поместил в бокс на долгосрочное хранение. С тех пор ни разу там не был, только платил. А в доме не осталось ничего. Главное, ни единой фотографии. – Он повел почти опустевшим бокалом в сторону каминной полки. – Кстати, это моя сестра там, с детьми.
Я механически кивнула, лихорадочно подыскивая слова, чтобы хоть раз в жизни выдать подходящее к случаю замечание, а не очередной ляпсус. Но таких слов не нашлось.
Уолтер как будто не возражал против моего молчания. По крайней мере он улыбнулся. Внезапно я как-то разом охватила его взглядом, и это зрелище заставило мое сердце сладко екнуть: в изменчивом отсвете пламени, в рубашке, небрежно расстегнутой у ворота, с закатанными рукавами, он выглядел очень домашним и при этом поразительно сексуальным. Я пожелала Элизабет провалиться вместе с ее терапией. Все эти разговоры о подавленных инстинктах только еще больше подстегивают!
– Давай сменим тему, пока я окончательно не вогнал тебя в тоску, – сказал Уолтер, возвращая меня к действительности. Он оторвал от грозди крупную золотистую виноградину, задумчиво пожевал. – Поговорим лучше о той нашей встрече у тебя в квартире, помнишь?
Я как раз опрокидывала в рот последние капли вина и, как следовало ожидать, поперхнулась.
– Что случилось?
– Не в то горло попало, – прохрипела я.
– Сочувствую. – Уолтер посмотрел на свой бокал, потом на меня. – Если это отвлекающий маневр, можешь не стараться. Просто скажи, что не хочешь говорить на эту тему.