– Он оставил записку?
– Во всяком случае, я не нашел, – сказал Биран.
– Совершенно не в его духе! – заметил Октавиен. – Рэдичи всегда неутомимо составлял подробнейшие отчеты. Думаю, сейчас приедет полиция и останется на весь день, и надо же – я как раз собирался уехать на выходные. – Почувствовав, что его голос вновь обрел глубину, он понял, что самое страшное позади. Теперь снова можно было стать холодным, деловым, в меру шутливым.
– Если хотите, я возьму их на себя, – сказал Биран. – Они, вероятно, будут фотографировать и все такое. Не забыть сказать им, что я притрагивался к револьверу. Я отодвинул его, чтобы заглянуть в лицо. Они найдут на нем отпечатки моих пальцев!
– Спасибо, но, думаю, мне лучше самому остаться. Бедняга, почему он это сделал?
– Не знаю.
– Он был обаятельным чудаком. Интересовался дýхами и привидениями.
– Не знаю, – повторил Биран.
– А может… Ну конечно, помните жуткую историю с его женой? Мне говорили, что он так и не оправился после ее смерти. Он стал, я заметил, впадать в депрессию… Вы помните этот ужасный случай в прошлом году?…
– Да, – сказал Биран. Он засмеялся коротким, напоминающим взвизгивание животного смехом. – Как это похоже на Рэдичи с его чертовски дурным вкусом – прийти на работу и застрелиться!
– Кейт, дорогая. – Октавиен звонил в Дорсет жене.
– Привет, милый. Как дела?
– У меня все хорошо, – сказал Октавиен, – но на работе случилась неприятность, так что я приеду только утром.
– Как же так, дорогой? Ведь Барби приезжает нынче вечером! – Четырнадцатилетняя Барбара была их единственным ребенком.
– Я знаю, это ужасно досадно, но ничего не поделаешь. Здесь сейчас полиция и вообще полный кавардак.
– Полиция? Что случилось? Что-нибудь ужасное?
– И да и нет, – сказал Октавиен. – Один человек застрелился.
– Господи! Кто-нибудь из знакомых?
– Нет, не волнуйся. Ты его не знаешь.
– Ну и то слава богу. Мне так тебя жаль, бедный ты мой. Барбара так расстроится, что тебя не будет сегодня.
– Знаю. Но завтра я появлюсь. У вас там все в порядке? Как мой гарем?
– Твой гарем ждет не дождется тебя!
– Рад слышать. Целую тебя, любимая, я еще позвоню вечером.
– Октавиен, ты ведь захватишь Дьюкейна?
– Конечно, он все равно не мог приехать раньше завтрашнего утра, я захвачу его.
– Прекрасно. Вилли жаждет увидеть его.
Октавиен улыбнулся:
– Это ты жаждешь увидеть его, правда, милая?
– Ну конечно, я хочу его увидеть! Он совершенно незаменимый человек.
– Ты получишь его, дорогая. Ты получишь все, что пожелаешь.
– Ты чу-удо!
2
– Все камни надо вынести в сад, – сказала Мэри Клоудир.
– Почему? – спросил Эдвард.
– Потому что камням место в саду.
– Почему? – спросила Генриетта.
Близнецам, Эдварду и Генриетте, было девять лет. Оба долговязые, белобрысые, оба с красивой волнистой копной волос – они были удивительно похожи.
– Это ведь не окаменелости. В них нет ничего особенного.
– Каждый камень – особенный, – сказал Эдвард.
– В метафизическом смысле это абсолютно верно. – Теодор Грей явился на кухню в своем старом халате в темно-коричневую клеточку.
– Метафизика и порядок в доме – вещи разные, – сказала Мэри.
– Где Пирс? – обратился Теодор к близнецам. Пирс был сыном Мэри Клоудир, ему исполнилось пятнадцать.
– Наверху, у Барби в комнате. Он украшает ее ракушками. Притащил туда целую тонну.
– О боже! – воскликнула Мэри.
Дом постепенно превращался в пляж. У детей в комнатах под ногами шуршал песок, хрустела галька и раздавленные ракушки, а также высохшие останки разнообразной морской флоры и фауны.
– Если Пирсу можно носить в дом ракушки, то, значит, мы можем держать в комнате камни, – рассудила Генриетта.
– Никто не разрешал Пирсу приносить ракушки, – сказала Мэри.
– Но никто ему и не запрещал, верно? – вставил Эдвард.
– Если бы я так отвечала старшим, когда была в вашем возрасте, меня бы отшлепали, – вмешалась экономка Мэри Кейзи. Все в доме звали ее по фамилии – Кейзи, чтобы не путать с Мэри Клоудир. Это звучало как кличка.