— Вам письмо, барышня, его посыльный принес.
Примерщица вскрыла конверт и развернула листок бумаги:
«Нам не везет, голубушка моя! Я вынужден по неотложному делу отлучиться в Фонтенбло. Вернусь лишь завтра утром, и мы вместе пообедаем. Не забывайте обо мне и пожалейте меня, несчастного! Целую ваши миленькие ручки…
Аманда скомкала листок.
— Вот уж и вправду не везет! — прошептала она. — А я-то мечтала поужинать сегодня в «Желтой двери»!
Весь остаток дня это милейшее дитя пребывало в дурном настроении.
Глава 7
Поль Арман, собираясь утром на завод, предупредил Мэри, что весь день и часть ночи будет работать с одним английским инженером — тот в Париже проездом, поэтому ни к обеду, ни к ужину его ждать не следует. Затем он отправился в Курбвуа и там, выходя из кареты, сказал кучеру:
— Возвращайтесь в Париж… сегодня днем вы мне не потребуетесь, но на заводе я задержусь допоздна, и вы заедете за мной.
— В котором часу, сударь?
— В половине первого; и ждите меня на набережной, напротив главного входа. Сторожа будить не стоит.
— Хорошо, сударь.
Потом Жак Гаро вошел в ресторан на берегу Сены, где иногда завтракал, если дела вынуждали его приехать в Курбвуа очень рано; там он пообедал и приказал ровно в шесть доставить к нему в кабинет ужин на две персоны. Затем он отправился на завод, зашел в привратницкую и сказал госпоже Марше, жене сторожа:
— Вы видели того господина, который заходил вчера ко мне около шести?
— Да, сударь.
— Значит, вы узнаете его?
— Разумеется.
— Он придет и сегодня, нам с ним придется поработать до поздней ночи. Ни вам, ни мужу не стоит дожидаться, пока мы закончим; ложитесь спать, как обычно. В половине шестого накроете стол у меня в кабинете на две персоны. Ужин принесут из ресторана.
В половине шестого жена привратника проводила Овида в кабинет и принялась накрывать на стол. Миллионер с обрадованным видом подошел к бандиту и заговорил с ним на английском языке. Дижонец понял его маневр и тоже заговорил на английском. За время, проведенное в Нью-Йорке, этот язык стал для них почти родным.
— Железное алиби нам обеспечено, — сказал Поль Армаль. — В шесть сядем за ужин.
— All right!
Владелец завода развернул на рабочем столе какие-то чертежи, и оба негодяя сделали вид, будто обсуждают проблемы сугубо инженерного характера.
— В котором часу твой кучер будет здесь? — спросил Соливо.
— В половине первого, я велел ему ждать на набережной.
— Прекрасно!
— Малютка поедет с кем-то или одна?
— Одна; все сложности, над которыми я ломал голову, отпали сами собой.
Жена сторожа накрыла стол и ушла. Овид вытащил из кармана какой-то пакет, развернул его, положил на стол и спросил:
— А что ты об этом скажешь?
На столе лежал нож, купленный в лавке на набережной Бурбонов. И, хотя Жак Гаро и был негодяем, получившим весьма основательную закалку, по телу у него пробежала дрожь.
Часы пробили шесть. Явился рассыльный, а с ним — официант из ресторана, принесший ужин в большой корзине из ивовых прутьев.
— Марше, за столом нас обслужите вы, — распорядился Поль, — а вы, — добавил он, обращаясь к официанту, — заберете посуду утром…
Они с Соливо сели за стол и вновь заговорили на английском. Ужинали они недолго.
— Убрать со стола? — спросила Марше.
— Не стоит… Оставьте все как есть и принесите лампы, у нас много срочной работы.
В семь рабочие и служащие стали расходиться по домам. Марше зашла узнать, нужна ли она еще хозяину.
— Нет, голубушка, можете идти. Привратнику скажите, чтобы ни под каким предлогом не беспокоил меня и ложился спать, не дожидаясь, когда я закончу работу.
Через четверть часа все ушли, и на заводе воцарилась тишина.
— Пора! — сказал миллионер.
Дижонец начал переодеваться. Через пять минут он повернулся к своему бывшему компаньону, молча наблюдавшему за этой процедурой; на висках у того выступил холодный пот.
— Вот и все… — произнес Овид. — Потом спрячешь мои шмотки куда-нибудь в укромное место. Вернусь — заберу; а сейчас проводи-ка меня к той самой дверке, о которой говорил…
Миллионер — все так же молча — достал из ящика стола ключи и кивком пригласил Овида следовать за ним. Ночь была очень темной; на затянутом тучами небе — ни звездочки, луна еще не взошла. На заводе царила тишина. Они молча прошли через двор, потом — через другой, и Жак Гаро остановился перед небольшой дверью.