Отнюдь не будучи отъявленной кокеткой, девушка все же любила красиво одеваться и выбрала себе одну из лучших в Париже портних. Госпожа Опостин — так звали эту великую мастерицу — имела весьма обширную клиентуру в аристократических, финансовых и артистических кругах. И хотя ее мастерская на улице Сент-Оноре была довольно большой, госпожа Опостин, дабы удовлетворить потребности день ото дня разраставшейся клиентуры, вынуждена была, помимо работавших у нее девушек, нанимать швей, трудившихся на дому. Одна из них была ее любимицей. Госпоже Опостин очень хотелось, чтобы девушка жила и работала при ней, но Люси — а ее звали так — желала сохранить независимость и ни за что не соглашалась расстаться со своей комнатушкой на самой верхотуре одного из домов по набережной Бурбонов на острове Сен-Луи.
Люси было двадцать два с половиной года. Трудно даже представить себе парижскую гризетку, у которой было бы настолько утонченное и хорошенькое личико, да еще при такой ладненькой фигурке; волосы у нее были каштановые, с золотистым отливом, а глаза — синие и очень нежные. Алые губки то и дело весело улыбались, и за ними мелькали ослепительно белые зубы.
Любимицу госпожи Опостин любили и уважали все. Любили за доброту и отзывчивость; уважали за то, что, прожив в этом доме четыре года, она вела себя так, что не то что упрекнуть, но даже заподозрить ее было не в чем. Предполагалось, что у нее есть жених — сосед по лестничной площадке, чертежник Люсьен Лабру.
Глава 16
Люсьен Лабру после смерти тетки, госпожи Бертэн, — а ему было тогда двадцать лет — остался один на всем свете, располагая лишь несколькими тысячами франков. Госпожа Бертэн, стремясь исполнить желание своего покойного брата, настаивала, чтобы юноша получил настоящее образование и стал хорошим инженером-механиком. Впрочем, он и сам к этому стремился. Те небольшие деньги, что тетушка как-то умудрилась для него скопить, позволили ему еще какое-то время после ее смерти продолжать учебу. Когда они закончились, он принялся подыскивать хорошую работу, которая позволила бы использовать приобретенные знания.
К несчастью, никто им не заинтересовался: ему не хватало влиятельных знакомств. А нужно было как-то жить, и не только жить, но еще и платить поземельный налог за альфорвилльский участок — ни продавать его, ни закладывать он не хотел. И он решил устроиться на завод, где сможет приобрести необходимый опыт практической работы. Потом стал делать по заказу чертежи, эпюры и рисунки. Когда число заказов выросло и стало можно зарабатывать на жизнь, молодой человек ушел с завода, где уже нечему было научиться. Работать ему нравилось дома.
По воле случая он снял себе жилье именно в том доме, где жила Люси, и как раз рядом с ее комнатушкой. На лестнице он довольно часто сталкивался со своей соседкой. Сначала они просто здоровались, потом стали улыбаться друг другу, потом как-то перекинулись парой слов, потом немножко поболтали о том — о сем. А потом вступила в свои права любовь — глубокая, искренняя и чистая.
— Дорогая моя малютка Люси, я люблю вас, — сказал в один прекрасный день Люсьен, — когда я обрету сколько-нибудь прочное положение, мы поженимся… Вы согласны подождать, когда фортуна улыбнется мне?
Люси ответила:
— Я тоже вас люблю и буду ждать сколько угодно. Но зачем нам какая-то особая улыбка фортуны? Вы много работаете, да и я не лентяйка. По-моему, мы и так неплохо зажили бы вместе… Вы так не считаете? Почему?
— По двум соображениям: во-первых, когда мы поженимся, вам хватит работы и по хозяйству, а во-вторых, я считаю, что мужчина должен зарабатывать столько, сколько нужно, чтобы содержать не только жену, но и детей, когда они появятся.
Они ждали уже год; Люси нисколько не изменилась, а вот Люсьен начал поддаваться отчаянию. Зарабатывал он по-прежнему немного и, за неимением состояния, ни о какой приличной жизни в более или менее ближайшем будущем и речи быть не могло. Если он при теперешнем положении дел женится на Люси, при первой же ее беременности они окажутся в полной нищете.
Жених с невестой рассказали друг другу о себе все. То, что мог рассказать Люсьен, нам уже известно. История Люси звучит совсем коротко: когда ей было одиннадцать месяцев, кормилица, которой почему-то перестали платить, сдала ее в приют. Там она и выросла — вот и все.