Впервые критика теории дьявольского наущения и охоты на ведьм прозвучала из уст немецкого врача Иоганна Вайера в 1563 году и кентского помещика Реджинальда Скота, опубликовавшего трактат «Открытие колдовства» (1584). Гиффорд и Харснет относились к современным суевериям с таким же скептицизмом, однако не осмеливались оспаривать содержавшиеся в Библии сведения об одержимости, магии и союзе с дьяволом.
Но на всякого скептика находилось достаточное количество тех, кто искренне верил в колдовство. Самый достопочтенный из них — несравненный Жан Боден, который, по его собственным словам, написал книгу «Демономания колдунов» еще и для того, чтобы «дать достойный ответ сочинителям книжек, находящим оправдания для колдунов, ибо это сам Дьявол наущает сих авторов писать подобные творения». С точки зрения Бодена, скептики заслуживают костра не в меньшей степени, чем колдуны, которых они пытаются защитить и оправдать.
Король Яков I тоже написал свою «Демонологию», придерживаясь примерно той же позиции. Он пишет, что разумник Вайер защищает колдунов и своим сочинением «выказывает, что и сам принадлежит к этому сословию». Прославленные современники короля Якова — сэр Уолтер Рэйли и сэр Френсис Бэкон тоже были на стороне искренне верующих. На протяжении семнадцатого века в поддержку охоты на ведьм выступали многие из просвещенных англичан: философы вроде Генри Мора и Кадворта, ученые врачи вроде сэра Томаса Брауна и Глэнвила, видные юристы вроде сэра Мэтью Хейла и сэра Джорджа Макензи.
Во Франции семнадцатого столетия все теологи признавали существование колдунов, однако отнюдь не все духовенство было увлечено охотой на ведьм. Были и такие священники, которым казалось, что это занятие не только отвратительно, но еще и наносит вред общественному спокойствию и заведенному порядку. Такие клирики осуждали своих фанатичных коллег и всеми мерами старались сдерживать их пыл. Похожая ситуация сложилась и среди юристов. Были среди них такие, кто с удовольствием отправлял на костер женщину, которая «намеренно помочилась в земляную дыру, дабы породить ураган, который стер с лица земли ее деревню» (это аутодафе состоялось в 1610 году в Доле). Но были и другие, умеренные, кто, веря в существование ведьм, не желал принимать участие в судебных процессах над ними. Однако при абсолютной монархии последнее слово всегда остается за королем. Людовика XIII проблемы дьявола занимали очень живо, однако сын и наследник этого монарха повел себя иначе. В 1672 году Людовик XIV отменил смертные приговоры, вынесенные руанским парламентом ведьмам и колдунам. Виновные отделались ссылкой. Парламент заявил протест, используя теологическую и юридическую документацию, но на короля эти доводы не подействовали. Его величеству было угодно, чтобы ведьм более не жгли, и этого оказалось вполне достаточно.
Разбираясь в нашем луденском деле, нужно проводить четкую границу между двумя аспектами обвинения: с одной стороны, одержимость монахинь и, с другой стороны — причина этой одержимости, то есть колдовство Урбена Грандье. Речь пока будет идти главным образом о вине приходского священника, а к проблеме одержимости мы обратимся позднее.
Отец Транкиль, принадлежавший к одному из первых эшелонов экзорцистов, опубликовал в 1634 году труд под названием «Истинный рассказ о справедливом разбирательстве дела луденских урсулинок и Урбена Грандье». Название книги обманчиво. Ничего «истинного» в этом памфлете нет. Отец Транкиль пускается в риторическую защиту судей и «экзорцистов», пытаясь оправдаться перед общественным мнением, которое отнеслось к процессу скептически и неодобрительно. Судя по всему, в 1634 году большинство образованных людей не очень-то верили в одержимость монахинь, были убеждены в невиновности Грандье и возмущены тем, как проходило разбирательство. Транкиль напечатал свое сочинение, надеясь при помощи красноречия вразумить и переубедить публику. Это ему не удалось. Король и королева были набожны и благочестивы, но большинство придворных придерживались иных взглядов. Почти никто из просвещенных людей, приезжавших посмотреть на экзорцизм, не верил в то, что монахини действительно одержимы бесами, а стало быть, не верил и в виновность Грандье. Большинство врачей остались при мнении, что в недуге монахинь не было ничего сверхъестественного. Менаж, Теофраст Ренодо, Исмаэль Бульо и прочие литераторы, писавшие о Грандье, были уверены в его невиновности.