Революция, произведенная Декартом, и внедрение более научного взгляда на человеческую природу, по сути дела, мало что изменили. Наоборот, в некоторых отношениях, люди стали придерживаться на свой счет еще менее реалистичных взглядов. О дьяволах больше никто не говорит, однако в то же время человечество почти совершенно перестало заниматься непонятными явлениями, которые прежде приписывались дьявольским силам. По крайней мере, экзорцисты былых времен не оспаривали существования транса, каталепсии, зомбирования и экстрасенсорного воздействия. Психологи постдекартовской эпохи были склонны считать все эти феномены чушью и вымыслом, или же, в лучшем случае, «работой воображения». Для людей науки «воображение» равносильно «иллюзии». Поэтому все явления, относящиеся к этой области (например, эксперименты, проводимые Месмером), лучше всего игнорировать. Декарт предпринял мощную попытку ввести представление о человеке в геометрические рамки, что безусловно в значительной степени прояснило общую картину. Однако, к сожалению, чрезмерная ясность картины, заставляет игнорировать кое-какие факты, имеющие огромное значение. Философы докартезианского периода относились к этим фактам серьезно, но, под воздействием господствовавших в то время психологических теорий, относили все непонятное к сфере воздействия сверхъестественных сил. Но сегодня мы живем в эпоху, когда можно, с одной стороны, признавать существование непонятного, а с другой обходиться без ссылок на дьявола. Мы можем воспринимать человеческий разум (как противоположность «духу», «чистому эго» или «Атману») совершенно иначе, чем это делали как Декарт, так и его предшественники. Ранние философы придерживались догматической уверенности в том, что душа неделима и бессмертна. Нам же ясно, что душа — категория сложная и многосоставная. Она может быть разъята на элементы.
Не исключено, что душа способна жить и после смерти тела, принимая при этом какую-то иную форму. Бессмертие принадлежит не психике, а духу, с которым, впрочем, психика может и совпадать. Согласно Декарту, в основе разума находится сознание; разум и сознание вступают в контакт с телом человека, но не с разумом и сознанием другого существа. Докартезиансхие мыслители, вероятно, согласились бы здесь со всем кроме исходного положения. Для них сознание было основой рассудка, однако чувственная и растительная души к сфере сознательного, по их мнению, не относились. Декарт воспринимал человеческое тело как самоуправляемый автомат, поэтому ни в каких других разновидностях души он надобности не видел. Между сознательным «я» и тем, что можно назвать «физиологическим бессознательным», как нам теперь известно, существует обширная зона деятельности подсознания. Если мы признаем существование экстрасенсорного воздействия и психокинеза, то получается, что на подсознательном уровне человек может воздействовать как на сознание других людей, так и на материальные предметы. Непонятные явления, от которых отмахнулись Декарт и его последователи (те самые явления, что, по мнению предшественников Декарта, относились к сфере дьявольских сил), сегодня мы относим к области естественных возможностей человеческой психики, чья сила и чья слабость значительно превосходят нынешние научные представления.
Таким образом, современники луденского процесса — если, конечно, они не считали всю эту историю сплошным мошенничеством — должны были объяснять случившееся не иначе как колдовством и дьявольскими происками. Правда, нашлись и такие, кто старался объяснить поведение монахинь чисто физиологическими причинами. Соответственно предлагались и чисто физические методы терапии. Самые суровые из приверженцев этой теории советовали обратиться к помощи старого доброго средства, именуемого розгами. Тальман рассказывает, что маркиз де Кудре-Монпансье забрал у старательных экзорцистов двух своих дочерей, одолеваемых демонами, «стал их хорошо кормить и как следует пороть, после чего дьявол немедленно ретировался». Да и в Лудене, во всяком случае на поздней стадии экзорцизма, к кнуту прибегали нередко. Сурен пишет, что бесы, потешавшиеся над христианскими молитвами, при виде розги пускались наутек.