— Отец, скажите по совести: верите ли вы, что человек, ради избавления от боли, должен признаваться в преступлении, которого не совершал?
Отмахнувшись от этого явно сатанинского софизма, Транкиль продолжил свои уговоры.
Грандье прошептал, что он готов признаться в своих истинных грехах.
— Я был мужчиной, я любил женщин…
Но Лобардемон и францисканцы хотели слышать не это.
— Ты был колдуном, ты якшался с дьяволами. Когда Грандье заявил, что в этом преступлении он неповинен, пришлось вбить шестой клин, за ним седьмой и восьмой. На этом обычные пределы ординарной и экстраординарной пытки были исчерпаны. Кости от коленей до ступней были размозжены в мелкую крошку, а признания все не было. Несчастный лишь кричал от боли, а в промежутках шептал имя Господа.
Когда восемь положенных клиньев были использованы, Лобардемон потребовал принести новых, хоть это и было против правил. Палач сходил в кладовую, принес еще два клина. Увидев, что эти клинья не толще предыдущих, Лобардемон разъярился и пригрозил палачу поркой. Монахам же пришла в голову замечательная идея: можно вынуть клин номер семь и использовать его в другом месте. На сей раз за молот взялся отец Лактанс.
— Dicas! — кричал он после каждого удара. — Dicas! Dicas!
Отец Транкиль не захотел отставать. Он вырвал у собрата молот и вбил десятый клин тремя мощными ударами.
Грандье снова потерял сознание. Казалось, он умрет прямо сейчас, не дожив до костра. Клинья закончились. Лобардемон был вынужден остановить пытку. Упрямый грешник разрушил все его планы. Первая стадия мученичества Урбена Грандье продолжалась три четверти часа.
Доски были раздвинуты, измученного узника усадили на стул. Он посмотрел вниз, на свои изуродованные ноги, потом взглянул на комиссара и его подручных.
— Господа, — сказал он. — Посмотрите, есть ли положение более жалкое, чем мое?
По приказу Лобардемона осужденного отнесли в соседнее помещение и положили на скамью. Был душный августовский день, но Грандье дрожал от холода — это было последствие болевого шока. Ла Гранж накрыл его покрывалом и дал стакан вина.
Тем временем Лактанс и Транкиль пытались спасти ситуацию. Всем, кто подходил к ним с вопросами, они отвечали, что колдун и в самом деле не сознался в своих прегрешениях, даже под пыткой. Причина очевидна. Все слышали, как Грандье взывал к Господу, моля дать ему силы. А поскольку его господь — Люцифер, то все понятно. Нечистый сделал своего слугу нечувствительным к боли. Можно было продолжать хоть целый день, вгонять клин за клином, это ничего бы не дало.
Чтобы доказать истинность этих утверждений, один из экзорцистов, отец Архангел, провел маленький эксперимент. Несколько дней спустя он сам поведал о своем опыте перед аудиторией, и один из слушателей записал его слова. «Оный отец Архангел утверждает, что дьявол дал ему (Грандье) нечувствительность к боли. Он лежал на скамье, и его колени были раздавлены при пытке, а сверху он был накрыт зеленым покрывалом. Означенный святой отец грубо сдернул это покрывало и стал тыкать Грандье в израненные ноги, тот же даже не жаловался на боль». Отсюда следовало, что, во-первых, Грандье боли не чувствовал; во-вторых, что эту нечувствительность даровал ему Сатана; и в-третьих, что (прямое цитирование слов капуцина) «когда он призывал Господа, то на самом деле имел в виду дьявола, а когда говорил, что ненавидит дьявола, имел в виду, что ненавидит Господа»; в-четвертых же и в-последних, требовалось принять особые предосторожности, чтобы Грандье в полной мере вкусил муки сожжения на костре.
Когда отец Архангел удалился, снова настал черед королевского комиссара. Более двух часов Лобардемон просидел возле своей жертвы, всячески убеждая несчастного Грандье поставить подпись под документом. Эта подпись сразу же придала бы процессу убедительность, очистила бы репутацию кардинала и оправдала бы использование инквизиторских методов во всех последующих случаях, когда каким-нибудь истеричным монахиням придет в голову обвинить кого-то в колдовстве. Подпись была жизненно необходима барону, но, сколько он ни пытался, у него ничего не вышло. Господин де Гастин, присутствовавший при этой беседе, рассказывал впоследствии, что «ему никогда не приходилось слушать ничего столь же омерзительного», как эти мольбы, лицемерные вздохи и всхлипывания. На все уговоры Грандье отвечал, что не может поставить свою подпись под документом, который, как известно Господу (и самому комиссару), насквозь лжив. В конце концов Лобардемон был вынужден признать свое поражение. Он приказал Ла Гранжу позвать палачей.