Потом они появлялись, исчезали, с каждым разом их было все больше, они дольше не проходили, появилось колотье в сердце, долгий астматический кашель, стали крошиться и выпадать зубы, поредели волосы, задрожали руки, провалился нос, тело стало куда менее послушным: дольше болело, с каждым разом медленнее приходило в себя. Некогда он соглашался с мнением полевого командира, считая происходящее с ним аллергическими реакциями на некачественную пищу и отсутствием ухода, но дурная болезнь его была иного рода. Иным способом получена и при иных обстоятельствах; сейчас, по истечении долгих лет с момента заражения, он уже постиг причину, по которой получил ее. И вовсе не страх был ее началом. Всего лишь продолжением, внешним, сопутствующим, фоном ее развития и распространения.
А он... он уже сжился со своим положением, с тем местом, которое занимал в отряде полевого командира. И теперь более всего боялся не болей и язв, боялся не угодить, и, тем самым, вернуться к началу, к тому, с чего началась его жизнь в горах. Он сознавал, он видел, что необходим пленившим его людям, и эту необходимость в своих услугах старательно отрабатывал: он сам сеял тот Великий страх, истоки которого лежали еще в первой его операции, а закончились пока - если не считать нынешнего его дела - в Стране гор, в августе сего года.
Тактика была проста и понятна. Человек, испытавший на себе действие Великого страха, никогда прежде и в мыслях не допускавший ничего подобного, не осмеливающийся заглянуть под дно своей темной стороны, откуда и произрос в нем этот страх впадал в шоковое состояние. Он чувствовал, сколь беззащитен и ничтожен - всего лишь жалкая пешка в руках людей, неуловимых и неуязвимых для служителей правопорядка, но действующих уверенно и нагло, не скрывающихся, смеющихся над беспомощностью государства, оказавшегося неспособным решить проблему безопасности собственных граждан, открыто, в прямом эфире издевающихся над поминутным оглядыванием через плечо всех жителей, начавших заместо правоохранительных органов нести нелегкое бремя дежурства в холодные ночи подле своих домов, над заигрыванием первых лиц государства с теми, для кого сесть за стол переговоров - один из способов наступить противнику на горло и равномерно, неторопливо душить. Великий страх столь глубок и беспощаден, что всякий человек, испытавший его, помимо ощущения собственной, раздавленной умелой рукой, воли вскоре начинает чувствовать к мучителям своим непомерное, истерически-рабское уважение, некую гордость даже за их смелость, за их безумную жажду крови ни в чем не повинных сограждан, детей их, жен и стариков. И Великий страх вдавливает его в землю перед новыми властителями бесконечно долгих осенних ночей, лишает способности и желания сопротивляться, поглощает все мысли и чувства, кроме одного, единственного. И тогда, одинокий и беспомощный, беззащитный и жалкий, кричит человек: пусть берут все требуемое, если требуют, и уходят, уходят, уходят! Пусть заберут у нас все, но только уходят.
Но Великий страх, что сеял он и воины его командира, и бойцы других командиров, неожиданно вернулся им. Упруго ударившись, рикошетом вернулся обратно в виде круглосуточных артобстрелов и бомбардировок территории суверенной республики. Вернулся от измученных страхом людей, теперь вымещающем его на тех, от кого он исходил прежде, теперь вымещающем в виде предупредительных захватов приграничных сел и поселков, заставляющих полевых командиров конфликтовать друг с другом, а населению - бежать на юг, в соседнее государство, бывшего прежде частью империи, или же на некогда дружественную территорию братьев-вайнахов, прорывая кордоны обложивших республику федеральных войск.
Или возвращаться назад, с полпути, робко, с утраченной надеждой посматривая назад, с блокпостов и застав в подвалы, землянки, - что еще осталось вместо домов? - и ждать, молить Всевышнего, чтобы ад, ниспосланный Им на землю, обошел стороной.
А тем, кто отчаялся, кто обезумел, кто оказался загнанным в угол вновь вернуться к привычной тактике, к ответам ударом на удар, где и как возможно, едва только возможность эта проявит себя.
Он просмотрел в вестибюле поликлиники расписание работы врачей, выбрал наугад одного из терапевтов и, отдав куртку в гардероб, стал подниматься на второй этаж. Рюкзак остался при нем, бутылка тяжело плюхалась о спину на каждой новой ступеньке.
Поликлиника была небольшая, здание, построенное в начале века, явно не учитывало возросших с той далекой поры требований. А потому в каждом коридоре ютилось, сидя на металлических, покрытых дерматином, стульчиках или стоя у стен, множество людей, каждый со своею собственной, на его взгляд, ни на кого не похожей бедой. Он постоял немного в коридоре и прошел в небольшую рекреацию в центре здания, там находился кабинет выбранного им врача. Он спросил, кто последний, минуту очередь бурно обсуждала порядок следования, наконец, быть таковой согласилась немолодая женщина, одетая в неброское серое платье, голову ее прикрывал ситцевый платок. Молодой человек уступил ему свое место, он подсел рядом с этой женщиной.
Он спросил ее, много ли перед ней народу, та в ответ кивнула на стоявшую у дверей с обеих сторон цепочку: практически все. Он поблагодарил ее кивком, расстегнул воротник рубашки - в коридоре было душно - и принялся читать газету. Примерно через полчаса очередь продвинулась на три человека; он успел подсчитать, сколько ему осталось. Сложив газету и убрав ее в рюкзак, он шепотом сказал сидящей рядом с ним женщине, что ему необходимо отлучиться на пару минут, не будет ли она так любезна посторожить место и рюкзак с вещами заодно? Та, ни секунды не колеблясь, кивнула, сообщив то, что он знал и так: народу перед ним много, человек семь. Он поблагодарил и пошел к лестнице, поминутно прося разрешения пройти у множества посетителей поликлиники.
По дороге вниз он столкнулся со знакомой ему по ожиданью автобуса пожилой четой, - они так же направлялись на второй этаж: получить электрокардиограмму, как пояснила супруга; в ответ, он снова кивнул и стал спускаться дальше. В вестибюле, перед тем, как получить по номерку куртку, он медленно обернулся на зеркало, снова увидев себя, свои подживавшие язвы, горько усмехнулся выпавшей на его долю невеселой шутке судьбы. Запоздалой, как он посчитал, выходя на улицу, и останавливаясь подле девятиэтажки, чтобы вновь посмотреть на покинутое им здание. Он мог бы получить в нем помощь, куда более квалифицированнную, чем ту, что предлагал сельский врач в горном ауле. Мог бы, будь он жителем "этой стороны" и имей доказательства этого в виде полиса бесплатного медицинского обслуживания, без которого врачи не имели право принимать больных - большой плакат на входе предупреждал всех посетителей.
Он прошел еще немного, оглянулся на поликлинику - та уже скрывалась за соседними домами, пропадая в изгибе улочки. Остановился.
К нему подошли двое солдат, он заметил их в последний момент и обернулся, когда оба поравнялись с ним. Один из них с презрением попросил у него закурить, он только руками развел, объяснив, что не курит, и непроизвольно поморщился: от обоих сильно разило спиртным. Видимо, оба паренька только вернулись с передовой, получив краткосрочный отпуск, и пытались забыться хоть ненадолго от беспросветного ожидания любой неожиданности с "той стороны".