– К Нафанаилу?! – старик удивился и стал быстро креститься – Боже упаси. К этому старому извращенцу?! Да ни в жизнь!
– Не ожидал от вас такого, Андрей Михайлович, – отец Михаил искренне возмутился на сказанные стариком слова – За что вы уважаемого человека, настоятеля храма, так поносите?
– А я, батюшка, уже в том возрасте, когда не боятся правды говорить. Первостатейный Нафанаил извращенец. Я же по специальности строитель и в начале девяностых делал отделку у него в пристройке, так он мне таких пошлостей рассказал, что у меня уши в трубочку сворачивались… Вы, например, знаете, что его в семидесятых годах к уголовной ответственности за мужеложство привлекали? Совратил юношу алтарника, но так как он был негласным осведомителем КГБ, дело замяли. А как он прямо в храме пьяные оргии с прихожанками устраивал, вообще говорить противно. Он же, мерзавец, на них епитимию накладывал за блуд, чтобы они его удовлетворяли. Мол, грех прелюбодеяния можно излечить либо духовно, постом и молитвой, а можно физически, по типу клин клином вышибают, но только со священнослужителем, ибо на нем благодать божья.
– А вам-то он это зачем рассказывал? – Михаил стал задыхаться от волнения, неужели его Сонечка таким же образом отмаливает свой грех…
– Так я исповедовался перед ним в грехах своих, в том числе и об изнасиловании. Так он только посмеялся, хлопнул меня по плечу и сказал, что баба для того и нужна, с нее не убудет. А на меня епитимию наложил, чтобы я ему отделку помещений бесплатно сделал.
– Беда-то какая, Господи! – Михаил заметался, ища ключи от автомобиля и сумку с документами – Я к отцу Нафанаилу, вы со мной?
– Да, батюшка, если до города подбросите, то с удовольствием.
Михаил мчал по кольцевой, как бешеный, стрелка спидометра не опускалась ниже ста сорока километров в час. Он обгонял, подрезал и через час уже был у входа в храм ««Исхода, Спаса и Пасхи», хотя обычно дорога занимала не менее полутора часов.
– Где же Соня может быть?
– Служба закончилась полчаса назад, – старик посмотрел на наручные часы – Она может быть в личных покоях настоятеля, либо в соседней комнатке. Там два входа с улицы, один в покои, второй в комнатку для пилигримов, я сам их строил. Стенка общая, а входы изолированные.
Михаил напролом бросился к пристройке у задней стены храма. Остановился и прислушался. Аккуратно потянул первую дверь и тихо вошел в помещение. В небольшой комнатке с одним окном, у стены с образами, на коленях стоял отец Нафанаил и что-то бормотал, упершись лбом в стену. В свете коптящей лампадки его согбенная фигура отбрасывала гротескные тени, которые в совокупности с запахом ладана наполняли комнату неким мистическим колоритом, который пробирал до души.
Михаилу стало стыдно: «Господи, прости меня грешного. Поверил хуле на человека. Он после службы молится, а я его в грехе уличать приехал. Господи помилуй!».
Миша уже собирался так же тихо выйти из комнаты, когда прислушался к словам молитвы, которую произносил Нафанаил:
– Вот так, похотливая сучка, ниже наклоняйся, ниже…
Михаил вначале остолбенел от контраста услышанного с тем, что он видит, но, осознав, что старик вовсе не молится, подлетел к нему и развернул к себе лицом. Нафанаил в страхе отшатнулся от рассвирепевшего священника и забился в угол, держась за сердце и глотая воздух открытым ртом. Дырка! В стене, на высоте не более метра от пола, было отверстие размером с двухрублевую монету. Михаил заглянул в отверстие и тут же отпрянул. В двух шагах от стены, абсолютно обнаженной стояла Софья. В комнате, где она находилась, горело множество свечей, и все ее прелести были видны как на ладони. Она читала молитву, затем опускалась на колени, демонстрируя чуть пополневшие после родов бедра, ягодицы и то, что между ними. Затем снова вставала, крестилась и произносила шёпотом молитву.
– Грязный извращенец! – прорычал протоиерей в посиневшее лицо Нафанаила и выскочил наружу. Ворвавшись в соседнюю комнату, он обнял растерявшуюся Софью, закрыв ее наготу своим телом, и погладил по голове своей крупной ладонью – Все Сонечка, все моя девочка, твоя епитимия завершена. Тебе больше не надо будет ездить к отцу Нафанаилу, поехали домой.
***
Они сидели на кухне. Михаил обнимал жену и успокаивал ее в меру своих сил.
– Глупенькая, что же ты мне сразу не сказала, каким бесчинствам он тебя заставляет заниматься.
– Он говорил, что я должна обнажиться перед иконостасом, как Ева перед Господом в Эдемском саду. Отринуть все мирское и материальное и думать только о молитве.
– А если бы он сказал, что ты должна ему на алтаре отдаваться?
– Отдавалась бы, если бы это могло мой грех искупить.
– Что же ты такое совершила, что за грех на тебе, если ты была готова такое?
– Не могу я, Миша, тебе этого рассказать, боюсь, что бросишь ты меня.
– Перестань. За кого ты меня принимаешь? Какой бы грех не был, ты за него уже заплатила не малую цену.
– Получается, что не заплатила. Епитимия-то ложной была.
– Исповедуйся вновь.
– Тебе?
– Да.
– Ты уверен, Миша?
– Уверен.
– Ладно, будь, по-твоему. Ты же знаешь, что я родом из небольшого поселка городского типа. Там все и произошло. Мне было шестнадцать лет, когда мой отчим меня изнасиловал. Напоил на восьмое марта, мать в это время была на дежурстве, она санитаркой в больнице работала, и отымел во все места. Я, понимаешь, все чувствовала, а сопротивляться не могла. Он всю ночь меня пользовал, да так, что у меня потом неделю отовсюду кровь сочилась. Я пожаловалась матери, а та сказала, что я сама, бесстыжая, во всем виновата, и что она ничего слышать не хочет и, не дай Бог, если я кому-нибудь об этом ляпну, она меня тут же из дома выгонит. А отчим только смотрел и ухмылялся. А потом начался ад… Всякий раз, когда мать уходила на ночное дежурство, он вваливался ко мне в комнату и творил бесчинства, с каждым разом все извращённее. Когда уже сам не мог, пускал в ход бутылку из-под шампанского. Через полгода таких насилий, я забеременела. Когда мать узнала, она меня избила до полусмерти, я неделю с кровати встать не могла. А когда встала, решила свести счеты с жизнью, таблеток наглоталась. Меня откачали, а детей не спасли, выкидыш. Двое близнецов должны были родиться. Как наши с тобой Ванечка и Матвей. И решила я тогда отомстить этому гаду. Ночью вылезла через окно из палаты, добралась до дома, он у нас в частном секторе стоял, большой, деревянный с мансардой. Во дворе был хозблок, в котором хранились всякие нужные в хозяйстве вещи, в том числе и две канистры бензина. Подперла двери, облила дом со всех сторон и подожгла. Он даже выскочить не смог. Только не рассчитала я… Мать должна была быть на дежурстве, а она дома оказалась, потому что бабушка с дедушкой приехали меня навестить в больнице. Все сгорели. Я это только утром узнала, потому что после поджога сразу в больницу вернулась, дабы на меня никто не подумал. На меня никто и не подумал. Дом сгорел до тла. Следователь написал в заключении, что дом сгорел вместе с жильцами в результате неосторожного обращения с огнем. Вот таков мой грех.
Михаил внимательно посмотрел на заплаканное лицо Софьи, провел ладонью по ее щеке:
– Прощается тебе грех твой, именем Господа Бога нашего Иисуса Христа. – Софья закрыла покрасневшее лицо руками и зарыдала в голос – Тихо, Сонечка, тихо, мальчишек разбудишь. Я тебе тоже хочу кое-что поведать.
– Что?– сквозь ладони спросила женщина.
– Тайна у меня есть одна. Я по своему складу очень косноязычен…
– Что ты врешь, на твои проповеди половина города съезжается, чтобы послушать, как ты складно и понятно объясняешь сложные вещи.