Вопли жертвы «правосудия» среди ночи будили всех воспитанниц. С ужасом прислушивались они к расправе. Это входило в воспитательные планы матушки Раисы. Девочки обязаны быть свидетелями наказания их подруги. Они крепко должны запомнить, что ожидает строптивых и нерадивых не только в аду, но и на грешной земле.
Лукия знала, что спасения не будет. Матушка Раиса никого никогда не прощала. Отдельная кровать была как плаха, на которую палач кладет голову своей жертвы.
Луна тихо заглядывает в спальню. В серебристом луче таинственно белеют полотенца на спинках кроватей. Лукия не спит. Ей то и дело чудится шорох за дверью. Это крадется с лозиной матушка Раиса. Вот она приложила ухо к двери. Прислушивается — заснула ли уже Лукия. Вот заскрипела дверь. На пороге белеет чья-то фигура. Нет, это скрипнула кровать. Но видение не исчезает, белая фигура приближается к Лукии. И в тот момент, когда девочка уже готова была закричать со страху, она услышала тихий, ласковый шепот Оленьки, с которой обычно спит на одной кровати.
В длинной, до пят, белой сорочке Оленька кажется высокой и стройной. Она садится к Лукии на кровать и шепчет:
— Вот видишь, мы опять с тобой вдвоем. Лукийка, тебе страшно здесь одной? Правда, Лукийка?
А может, матушка Раиса не придет? Может, не будет бить?
— Придет, Оленька. Непременно придет и будет бить.
В голосе Лукии такая печаль, такое отчаяние, что Оленька даже вздрагивает. Ей хочется заплакать. Она не знает, как утешить свою подругу. Самое успокоительное, что можно сказать, — авось матушка Раиса не придет. Но Оленька сама в это не верит. Матушка Раиса придет, непременно придет.
И вдруг девочка с радостью вспоминает:
— Слушай, Лукийка, у нее лозины нет. Ей-богу, нет! Ту, что у нее была, она ведь совсем истрепала на Ульяне. Помнишь, за то, что Ульяна порвала новую юбку?
— А крапива?
— Глупенькая же ты моя, Лукийка, — ведь сейчас еще нет крапивы. Не выросла еще. Она еще совсем низенькая, маленькая такая, сама видела около помойной ямы.
— А четки?
Оленька умолкает. О четках она совсем забыла. Когда под руками нет ни лозин, ни крапивы, матушка Раиса пускает в ход четки. Выбитый Саньке глаз ничему не научил воспитательницу. Теперь она во время экзекуций лишь покрикивает:
— Глаза прикрой, негодница! Глаза прикрой!
Оленька неожиданно всхлипывает. Лукия, не в силах себя сдержать, тоже начинает плакать.
— Жаль... Жаль тебя... Ты ж моя Лу... Лукиеч-ка... — шепотом говорит сквозь слезы Оленька, — Я бы ее... уб... убила...
— Кого?
— Ма... матушку Раису...
— Что ты говоришь! — выпрямляется Лукия.
Она даже отодвигается от подруги.
— Убила б? Что ты говоришь! Грех-то какой, Оленька! За такие слова — разве не знаешь?
Оленька молчит. В тишине слышно лишь ее судорожное всхлипывание.
Матушка Раиса не пришла той ночью. Но утром все видели, как она подошла с кухонным ножом к цветущей черешне и собственноручно срезала несколько гибких, тонких розог. У Лукии сердце замерло. Теперь она определенно знала, что наказание состоится сегодня ночью.
Под вечер подул влажный ветер, нагнал черные тучи. Одиноко торчавшая во дворе молодая черешня гнулась во все стороны. Белые лепестки осыпались на землю, как снег.
Затем пришла темная, беззвездная ночь. На небе клубились тяжелые тучи. Около полуночи загремел весенний гром, дождь забарабанил в окна. Но воспитанницы приюта не слышали ни грома, ни дождя. Утомленные работой, они спали крепким сном.
Не спала одна лишь Лукия. Она ежеминутно ждала прихода матушки Раисы с розгами.
Как и всегда, в углу, перед образом девы Марии, мигал огонек лампадки. Этой ночью, больше, чем когда бы то ни было, он казался девочке единственным ее защитником в этой страшной темноте. Лукия стала на колени на своей отдельной кровати лицом к образу и горячо зашептала:
— Святая богородица, радуйся на небеси, на земле и под землей! Сусе святый, матерь божья, аминь!..
Слезы одна за другой скатывались из ее широко открытых глаз.
— Матерь божья, сделай так, чтобы матушка Раиса не пришла. Матерь божья, я всегда буду послушной, всегда-всегда буду молиться тебе. Пускай не приходит матушка Раиса!
Утомленная, измученная бессонницей, Лукия упала на подушку и наконец заснула глубоким сном. Матушка Раиса не пришла и в эту ночь.
Сдерживая радость в груди, девочка смотрела на икону богородицы горячими, благодарными глазами. Дева Мария вняла ее мольбе.