Здесь было еще глуше и безлюднее, чем в лесной чаще. Ржавое болото за сплошной стеной камыша, дикие утки, незнакомые глухие места навевали на Лукию грусть и отчаяние. Куда она забрела? Сзади лес, впереди вода. Оставалось лишь свернуть в сторону, в надежде, что удастся обойти болото.
Лукия пошла, переступая по кочкам, минуя небольшие озерки с гнилой водой. Порою казалось, что под ногами движется земля, которая вот-вот провалится. Это пугало девочку. Она останавливалась, затем снова шла вперед. С каждой минутой сумрак становился гуще. Со стороны придвинулся камыш. Неужели она заблудилась и двигалась прямо на болото?
Девочка остановилась, озираясь. Да, она слишком круто свернула вправо. Надо вернуться вон к тому холмику...
В глубокой тишине квакнула жаба. Ей ответила другая. Вскоре к ним присоединили свои голоса десятки, сотни жаб. Это был оглушительный хор, жабья симфония. В этом безудержном потоке звуков можно было различить голоса отдельных жаб. Одни квакали торжественно, молитвенно, с чувством растягивая звуки: «ку-ум, ку-ум, ку-ум...» Иные исступленно захлебывались потоком обильных «ква-ква-ква...» А другие выводили целые рулады. Это были мелодии, какие не в состоянии воспроизвести ни один музыкальный инструмент.
У Лукии даже в ушах зазвенело от этого стоголосого хора. Она попала в неведомую жабью страну. Комары тучами гудели над головой.
Лукия повернула назад. Но земля покачнулась, что-то чавкнуло под ногами, как будто кто-то разинул ненасытную пасть, и девочка провалилась по колени в трясину. Сдавленно вскрикнув, чувствуя, как от ужаса волосы зашевелились на голове, она изо всех сил дернула ногу. Но другая увязла еще больше. Липкая тина чавкала, вздымаясь пузырьками, засасывая все глубже и глубже.
Лукия рвалась во все стороны, стонала, до крови кусала губы от страшного напряжения. Но все усилия были напрасны. Трясина крепко держала девочку. Вскоре ее засосало по пояс. У нее уже не хватало сил сопротивляться.
Тем временем совсем стемнело. Низко над самой головой Лукии, со свистом рассекая крыльями воздух, пролетела потревоженная кряква. Трясина омерзительно чавкала, вздыхала и сопела, точно разжевывала добычу.
Прошел еще какой-нибудь час, и липкая грязь болота уже подступила к груди. Однако Лукия даже не подумала, что это наступает конец. Она хотела жить. Только недавно она увидела, как широк мир. Нельзя умирать, вырвавшись на волю.
Над головой опять пролетела кряква. У нее крылья, она свободно летает, а Лукию засасывает липкая, мерзкая грязь...
Девочка закричала, но не узнала своего голоса — это был чужой и хриплый клекот, а не голос.
Налетел ветерок, глухо зашумел камыш. Мгновенно со страшной ясностью всплыла перед глазами Лукии вся ее жизнь... Приют... Матушка Раиса... Старая графиня и разбитая голубая ваза... Черное лохматое чудовище... Гайдук Сашка. Петрович. Рузя... Спущенные с цепи собаки и сероглазый парень с залитыми кровью пальцами...
Затем все события перепутались, завихрились в хаосе горячих мыслей. Лукия снова закричала. Ей показалось, что она кричит изо всех сил, что голос ее раздается далеко вокруг. Но с уст девочки слетели лишь тихое хрипение и стон...
Снова пролетела над головой кряква. Она никак не могла успокоиться — в ее владениях появилось двуногое, опасное существо. Потом она улетела на другое болото. Умолкли жабы. Засверкали первые звезды. Уснул камыш. Булькала в тишине вода, чавкала, вздыхала бездонная трясина.
Глава двадцать первая
ОСТРОВ САХАЛИН
Пароход «Ермак», серый, неповоротливый, с палубой, покрытой тонким слоем сажи, шел вниз мутноводным Амуром. Пароход вез на остров Сахалин груз, большую партию каторжников, и несколько пассажиров - чиновников.
Облокотившись на поручни, между арестантами, одетыми в серые халаты, стояла Явдоха Гопта. Июльское солнце приятно грело спину. С далекого берега залетали злые слепни с изумрудными глазами и кружили над головой. С палубы открывался вид на реку. Медленно проплывали гористые берега, покрытые тайгой. Синеватая мгла, точно прозрачная пелена, стояла над лесами. Это дымились далекие таежные пожары.
На палубе толпилось человек полтораста каторжан. Здесь были туляки и калужане, украинцы и татары, белорусы и киргизы, евреи и цыгане. Старый седобородый чеченец с черными глазами и орлиным носом бережно поддерживал кандалы, чтобы они не звенели. Калмык с широким скуластым лицом ходил по палубе взад и вперед, осторожно переступая через спящих. И хотя было тепло, он то и дело запахивал полы серого халата с треугольным лоскутом желтой ткани на спине — тузом. Башкир сбросил арестантскую суконную шапку и упрямо глядел в воду, как будто собирался увидеть там что-то очень интересное, очень важное для себя.