Трое всадников приблизились к селу. Граф хлестнул своего серого в яблоках жеребца и рысью выскочил на деревенскую площадь. Двое спутников поспешили за графом.
Небольшая площадь была запружена людьми. Все они шумно переговаривались, бранились, спорили. Слышен был громкий плач девочки.
Графский жеребец врезался в толпу. Люди расступились. Шум начал утихать.
— Что тут у вас? — крикнул граф, поворачиваясь в скрипучем седле и стараясь понять, чем так взбудоражен народ.
Кое-кто из крестьян снял фуражку. Все опять загалдели, оглушили графа криком. Ничего невозможно было разобрать в общем шуме толпы.
— Молчать! — крикнул граф. — Пускай кто-нибудь один говорит.
Тогда из толпы протиснулся вперед кряжистый человек с рыжей бородой. Сняв новый с лакированным козырьком картуз, рыжебородый сказал:
— Сход у нас, пан. Не знаем, что с ребенком делать...
— Какой ребенок? Толком говори.
— Извините, пан, вот он, этот ребенок...
Человек пропустил вперед женщину, которая держала за руку черноглазую девочку. Ей, наверное, не было еще и шести лет. Увидев незнакомого пана на коне, девочка испуганно зарылась лицом в подол набойчатой холщовой юбки своей спутницы и громко зарыдала.
— Да хватит уж тебе! — цыкнула бабка.
— Это она и есть — Горпинка, дочь вдовы Явдохи Гопты, — пояснил рыжебородый. — Такое дело вышло, что мать ее, Явдоху Гопту, значит, на каторжные работы засудили... Ну, а девочку мы отдали тут одной женщине. А теперь эта женщина взяла да и привела ребенка на сходку. «Не хочу, дескать, ее больше воспитывать, и все»... И никто теперь не хочет взять девочку к себе, хоть на улице, ей помирать. Оно, известно, в каждой семье своих ртов полно.
Граф оглянулся на своих спутников, посмотрел на притороченный к седлу Петровича пустой мешок. Улыбка змейкой скользнула по тонким губам графа. «Д-да, это будет оригинально... забавно...»
— На каторгу засудили, говоришь? — переспросил у рыжего.
— На десять лет, пан.
Граф тихо присвистнул.
— Это да, десять лет... Должно быть, уж не вернется...
И озорная, злая усмешка вновь зазмеилась у него на губах.
— Петрович, надо взять с собой, — кивнул он в сторону девочки. К графу возвращалось потерянное на неудачной охоте веселое настроение.
Петрович слез с коня. Это был немолодых лет человек, бритый, но с длинными пушистыми усищами. Он служил старшим конюхом в имении графа и вместе с гайдуками всегда сопровождал молодого Скаржинского в его выездах на охоту.
— Нет, нет, не так, Петрович, — остановил его граф, — Мы возьмем это создание в мешок.
Женщина, которая держала девочку, заголосила, но Петрович прикрикнул на нее, она стихла, послушно отрывая от своей юбки ребенка.
Девочка громко заплакала, стала биться в мощных руках. На подмогу Петровичу соскочил с коня гайдук Сашка. Плач стал заглушенным — девочка уже была в мешке.
— Не очень-то завязывайте, — усмехнулся граф, — задохнется!
— Позвольте же вас спросить, кто такие будете? — обратился из толпы рыжебородый человек.
Сашка сдвинул на затылок картуз с желтым верхом и горделиво кинул:
— Графа Владимира Романовича Скаржинского Не знаете? Эх, вы... мужичье!
Вскоре трое всадников с девочкой исчезли в густой туче дорожной пыли.
Глава пятая
ГРАФСКИЙ ТРОФЕЙ
Быстро, вечерело. Пошел дождь. Всадники пришпорили коней. Вдали замерцал свет. Скоро конские подковы зацокали по асфальтированной дорожке. Из-за темного парка вынырнул графский двухэтажный дом. В лужах, на мокром асфальте задрожали желтые огни, расплываясь жирными маслянистыми пятнами.
В доме грянул оркестр. Над ночным осенним парком поплыли плавные звуки вальса.
Молодой граф Скаржинский соскочил с коня.
— У матери бал — замечательно! Петрович, за мной!
Не переодеваясь, в высоких, выше колен, охотничьих сапогах, в желтой кожаной куртке, граф неожиданно появился в зале среди танцующих гостей. Оставляя на сверкающем паркете мокрые следы сапог, он подошел к матери, старой графине, поцеловал ее в щеку, по-военному лихо обернулся на каблуках и громко, на весь зал захохотал:
— А вот и я! Приветствую! Знаменитый охотник возвратился с охоты! Ха-ха-ха!..
Музыка умолкла, гости окружили молодого хозяина дома, старательные лакеи с щетками бросились вытирать за графом мокрые пятна на паркете. Зал огласился приветствиями, смехом, веселыми восклицаниями:
— Трофеи! Охотничьи трофеи! Требуем трофеев.