— Девочка необыкновенно потешна. Смотри, Владимир, это просто маленький дикий звереныш.
Графиня протянула руку, чтобы положить девочке на голову ладонь, но раздумала и сказала сыну:
— Я, пожалуй, отдам ее в приют. Не оставлять же у себя такого звереныша.
— Отдай, мама, куда хочешь, хоть черту в зубы. Загремела музыка. Грязная черноокая девочка проплыла на дюжих руках Петровича над головами танцующих пар, и озаренная сказочная страна исчезла из ее глаз.
Глава шестая
НОВОЕ ИМЯ
Воспитательница и хозяйка приюта для православных детей-сирот, бывшая монахиня матушка Раиса, крайне удивилась, увидев черноглазую и грязную девчонку.
— Не цыганка ли она? Этого еще не хватало. — Матушка привычно перебирала длинными пальцами деревянные четки, не зная, что ей делать. Девочка и вправду поразительно похожа на цыганочку, а цыганочка — это же, наверное, не христианский ребенок. Еще турок, прости господи, не хватало. Как же с ней быть?
Девочка была подвергнута суровому допросу. Прежде всего матушке Раисе важно было выяснить, крещена ли она. Но девочка лишь всхлипывала и не давала суровой матушке никаких объяснений.
— И откуда она взялась на мою голову? — сокрушалась воспитательница.
Однако выход из положения быстро нашли: надо снова крестить ребенка. Этот простой план был немедленно осуществлен. От кадильного запаха ладана, от синего тошнотворного дыма у девочки закружилась голова, а потом ее, голую, неожиданно облили холодной водой.
Патластый поп с серебряным крестом басовито ревел над нею. Он пришел натощак и торопился домой, где кухарка Лукия пекла его излюбленные пироги. Думая о пирогах и толстой Лукии, поп наспех и невнятно пробубнил: «Крестится раба божья Лукия». Матушка Раиса руками всплеснула — забыл поп, она же его просила наречь девочку Надией. Но было уже поздно. С этого времени девочку звали по-новому — Лукия.
Воспоминания маленькой Лукии о первых годах в приюте туманны и неясны. Они переплетаются с воспоминаниями о селе, о белых гусях на лугу и слепой кобыле Белолобой.
Наиболее ярким воспоминанием оставалась мать. Ее лицо выплывало неожиданно из мрака, заполняло сердце, заслоняло собою приют, матушку Раису, весь мир.
Чаще всего мать появлялась во сне. Тогда Лукия глубоко и часто дышала, сонная, бормотала какие-то непонятные слова, внезапно просыпалась. Слезы заливали лицо, отовсюду наступала страшная лохматая темнота, клубилась около кровати, наполняла всю комнату. Только в одном углу, перед образом девы Марии, всегда мерцал светлый огонек ночной лампадки.
В такие минуты девочка долго-долго всматривалась в этот трепетный огонек. Свет лампадки выхватывал из темноты то глаза, то подбородок девы Марии. Одинокой девочке начинало казаться, что это лицо матери, которая пришла из черной безвести, из глубин минувшего. Страх проходил, огонек успокаивал, навевал теплую ласку и сон. Этот огонек стал для маленькой Лукии родным и привычным, он один приветливо мигал среди злой и косматой, страшной темноты.
Однажды, проснувшись среди ночного мрака, Лукия, как всегда, остановила свой взор на зеленом свете лампадки. Маленький огонек едва заметно покачивался, трепетал, выхватывая из темноты черты лица богородицы. Внезапно девочка вздрогнула от неожиданности. Она ясно увидела, как дева Мария прищурила глаз, повела бровью и вдруг подмигнула. Сердце Лукии замерло, она с головой укрылась одеялом. Но непреодолимое любопытство побороло страх, и девочка вновь взглянула на образ. Сомнений не было: божья матерь весело подмаргивала Лукии одним глазом, как большой своей приятельнице.
Постепенно начало светать, темнота рассеялась, а веселая богородица все моргала и моргала...
Лукия тихонько поднялась с постели и подошла к образу. Страх и любопытство боролись в груди ребенка. Девочка никогда не видела, чтобы нарисованные глаза могли моргать. Приглядевшись, Лукия увидела под глазом богородицы большого черного таракана. Он шевелил длинными усищами, и от этого казалось, что богородица непрерывно весело подмаргивает левым глазом.
Девочка прогнала таракана, разочарованная, легла обратно в кровать.
Лукия не знала, что воспитанницы нашли за образом весьма удобное и укромное местечко, куда всегда прятали краюшки хлеба, недогрызанные, обсосанные кусочки сахара. По этой причине за образом развелись несметные полчища тараканов, которые расползались отсюда по всему приюту. По ночам тараканы пиршествовали, пили лампадное масло, длиннющими усищами так старательно щекотали под носом богородицы, что не было бы ничего удивительного, если бы вдруг она чихнула на весь приют.