‒ И что, всю ночь солярку заправляли и лук грузили? Назим вон, смотрю, с трудом вылез из МАЗа, пянючий, и ты тоже! ‒ обидевшийся Джавдет, быстро одевшись, выскочил в темноту раннего утра.
Онур громко закричал сыну в спину на турецком и вышел вслед за ним. В темноте Егор ещё несколько минут слышал громкие крики на незнакомом наречии, вскоре всё стихло. Водители уже встали, кипятили чай, с упрёком смотря на сытых, только прибывших казахов и пьяных турок. Леха проснулся, молчал, грозно сдвинув брови, расхаживал вдоль грузовиков, собираясь с мыслями.
‒ Эй, вы! Все водилы-чудилы и прочие, кто оставался на месте! Я договорился, в десять часов лук несёте в крытый рынок, место ‒ тридцать, сдаёте, и вам выдают молоко, мясо сырое, сыр и кучу вкусного. Ясно? Это я всё договорился! Пятьдесят сеток лука и все сытые! А я спать! Вы тут солярку делите, то-сё, ремонт. Вечером стартуем! ‒ Онур громко запел песню на турецком, поскользнулся, упал лицом в снег, его подняли казахи, водители с трудом затащили брыкающуюся тушу на руках в кабину.
Столь ранняя побудка, которую всем устроил турок, никого не устраивала, попив чаю, все вяло разбрелись по своим тягачам подремать ещё пару-тройку часов до открытия рынка.
Егор, сидя своём месте в кабине, дремал, уткнувшись головой в стекло, как вдруг стук в дверь разбудил его. Открыв глаза, он увидел, что вся площадь перед фурами была забита людьми и баранами, а чуть поодаль пасся табун лошадей. В дверь стучалась головой корова, привязанная к переднему бамперу. Чертыхаясь и матерясь, проснулись водители.
На дворе стоял яркий безоблачный мартовский день. Пригревало, снег на будке, крышах полуприцепов таял, и первая капель радостно возвещала о тепле и скором лете.
‒ А что, сегодня, похоже, суббота! ‒ воскликнул Геннадий-башкир, открыв дверь и отпихивая от подножки упрямого барана, в попытках выйти.
‒ Конечно, сегодня же рынок, скот торгуют сегодня! ‒ крикнул пожилой казах, пасший с десяток баранов возле соседнего КамАЗа.
Проснулся Онур, весь взлохмаченный, он выскочил из кабины, пинками отогнал мешавших его передвижению коров и закричал:
‒ Быстрее берём мешки и на рынок, ждут уже!
Водители недоумённо посмотрели на турка, в их глазах застыло удивление.
‒ Я не вам. Назим, Джавдет, давай беги на рынок за тележкой!
Назим весь зелёный, испачканный остатками вчерашней трапезы, с трудом стоял, скрестив руки над головой и упершись в борт МАЗа лбом. Джавдет зло смотрел на брата и, молча шевеля губами, передразнивал отца.
‒ Ладно, Лёха, пойдём поможем, нам же тоже, вроде как, жрать охота, ‒ Егор нехотя зевнул, почесал ногой в рабочем кирзовом ботинке другую ногу со страшно зудящей боевой раной.
Втроём зашли на переполненный людьми рынок, тут и там сновала разномастная толпа. Многие одеты очень элегантно, по-европейски: пальто, норковые шубки.
Отвыкшие русские буквально обомлели от такого многообразия окружавших их людей. Вот, казалось, прошло не более трёх недель турецкого плена, а они соскучились по обычным городским людям, их лицам, манере держаться. Вот и тележки: нагрузив полную и впрягшись в неё втроём, партнёры тяжело прикатили её в положенное место.
‒ Яхши, почему мало привёз? Ваш нацмен обещал три таких! ‒ вперёд вышел высокий казах, осмотрел лук, кивком головы приказал разгрузить.
«Три так три, ничего, скоро получим еду и успеем ещё до ночи прошвырнуться по столице», ‒ мелькнуло в голове Егора.
Вот, наконец, третья телега разгружена, казах протянул в пакете кусок баранины килограммов на десять и отсыпал ведро картошки. Послышался крик по-казахски, подошла женщина с соседнего прилавка и протянула пластиковую флягу с молоком и десяток лепёшек.
‒ Смотри, вот как ночью с вашим шефом говорили, вы нам лук, мы ‒ еду! Да ещё вот! ‒ казах протянул Алексею как самому старшему несколько тысяч тенге.
Довольные добычей работники направились к торчавшим среди огромного невольничьего рынка фурам. Всюду покупали и продавали живой товар: одних вели в стойла, других тут же закалывали и продавали рядом в крытой половине рынка. Машины, находившиеся в плотном кольце этой вакханалии, затаились в ожидании вечера.
Уставшие от ремонта водители, пришедшие с добычей, развели огонь, поставили на него откуда-то взявшийся казан и начали колдовать над пловом. Довольный Генка-башкир жадно пил пятую кружку молока. Онурка и его племянник уничтожали минеральную воду, отказываясь от еды. «Вкусная еда, сон на горе из матрасов, возможность прошвырнуться по столице ‒ день выдался на редкость удачным», ‒ так думал Егор, уже отчаявшийся получить прибыль. Теперь для Егора стали важны лишь впечатления, полученные от поездки.