— Ядро, — прошипел я. Лукреция молчала, но её пальцы впились мне в плечо.
— Помни, что ты спасаешь бытовую технику, — Эйнар фыркнул. — Пусть идёт в подвал. Сейчас заменим ядро. Подожди в машине.
— Я не пойду без Тимура, — резко ответила Лукреция и еще крепче сжала руку. Импульс тока, но уже слабого и едва жалящего, уколол меня.
— Какая вредная, — цокнул Эйнар, но тут же добавил: — Ладно, веди её сам.
Я никогда не был в его подвале, поэтому не ожидал, что здесь будет настолько красиво: яркое освещение, стены и пол выложены белыми керамическими плитами, везде шкафы для хранения деталей и несколько металлических столов. Как же чисто!
Лукреция нервничала. Она замерла, увидев операционный стол.
— Тимур, меня переселяли на таком же… — прошептала она мне на ухо.
— Не бойся, я с тобой.
Эйнар улыбнулся и торопливо проговорил:
— Ложись сюда, быстрее.
Когда Лукреция устроилась, он пристегнул ее ремнями и подключил к голове, груди и пальцам рук специальные датчики. На мониторах вывелись данные — вся информация о Лукреции. Эйнар внимательно изучил графики и цифры, и восторженно выпалил:
— Твою мать! Она не синтетик! — Эйнар тыкнул пальцем в голограмму мозга: — Здесь следы нейромиграции. У нее нет сознания в мозге. У нее там просто процессор с полудохлым главным ядром… А где ее сознание?
Я беспокойно посмотрел на Лукрецию. Она лежала и не двигалась. Вдруг Эйнар вскочил со стула и схватился за голову.
— Охереть, так это те синтетики! Экспериментальное переселение сознания! Да, Тим?! Её личность вырвали из трупа и впихнули в нейрокристалл. Но… Почему она была в утильканаве?! За один её кристалл нас всех отправят в утиль!
Я не ответил. Тревога ширилась в груди. Я боялся, что всё пойдет не так…
— Ты знал, да? Ты знал про кристалл и промолчал, сукин ты сын! — рявкнул он. — Это целое состояние!
Что-то резко запищало.
Эйнар замер у открытого кейса с ядром. Его пальцы вдруг задрожали, и он начал говорить:
— Знаешь, почему я гоняюсь за «Химерами»? — он не поднимал глаз, вертя в руках отсоединённый кабель. Искры от контактов падали на пол, как святящиеся блохи. — Их создавали для войны. Встраивали в мозги модули боли…
Из-за двери донёсся скрежет колёс патруля — копы проверяли соседний гараж. Эйнар резко дёрнул головой к шуму, будто хотел плюнуть в ту сторону, но вместо этого сжал кулак.
— Чтобы синтетики чувствовали боль, чтобы они терпели пытки. Якобы так они будут яростнее… — он внезапно засмеялся, но смех превратился в кашель. — Теория больного придурка, который думал, что страх можно прописать кодом.
Он швырнул кабель в стену. Тот завис в воздухе, зацепившись за крюк, и раскачивался, словно повешенный.
— Мой брат был тестером. Добровольцем, — голос Эйнара стал тише. Он потянулся к голограмме «Химеры», но не коснулся её, будто боялся обжечься. — Говорил, это поможет выплатить долг за преступника-отца. А они…
Лукреция дёрнула головой — её грудь вспыхнула багровым светом. Эйнар заметил это и нахмурился, но продолжил, тыча пальцем в проекцию позвоночника «Химеры»:
— Вот сюда ему вшили чип подчинения. Чтобы не сбежал, когда начнут ломать суставы. Его жестоко пытали, и все реакции нервной системы переводили в сигналы. Страх и боль прописывали в нейрочипы.
Он замолчал, разглядывая свои руки. На костяшках — шрамы от старых ожогов.
— После третьего теста… — Эйнар резко выдернул транспортировочную батарею из ядра. Свет погас, и только экран голограммы отсвечивал синим в его потухших глазах. — Он воткнул себе в горло отвёртку. А «Химеры» пошли в серию. С тем же чипом. Ради чего умер мой брат?!
Тишину разорвал вой сирены с улицы. Эйнар вздрогнул, будто вернувшись из прошлого, и обернулся к нам. Его лицо в синем свете казалось чужим — измождённым, смертельно уставшим.
— Твой синтетик… — он кивнул на Лукрецию, и в этом жесте была не злоба, а усталость, — Тоже из их экспериментов. Только её готовили не для войны, а для утех богатеньких толстосумов. Она раньше была человеком…
— Ты поможешь нам, и тогда мы будем с тобой, — проговорил я, всё ещё не веря в происходящее.
Эйнар кивнул, вытащил из металлического кейса малюсенькую белоснежную деталь, напоминающую микрояблоко, и подсоединил к ней провод, идущий из головы Лукреции.
— Всё. Ждём.
Её кожа заиграла желтыми, зелеными и синими змейками, на лице вспыхивали очаги света и тут же затухали. Она лежала с блаженной улыбкой.
Вдруг в дальнем углу подвала замигала красная лампочка. На экране, что висел рядом, высветилась запись с наружней камеры: около дома останавливались полицейские машины, а несколько копов уже стояли на крыльце.
Эйнар подскочил со стула и заорал:
— Быстро валим отсюда!
Он дернул меня за руку, но я отстранился:
— Я не оставлю Лукрецию.
— Быстро за мной! — рявкнул Эйнар, схватил какие-то бумаги со стола и скрылся за панелью в противоположной стене. Наверное, там был запасный проход на случай чрезвычайной ситуации…
На мониторе моргала диаграмма процесса: ядро синхронизировалось с системой, оставалось всего семь процентов.
В дверь подвала начали ломиться. Лукреция открыла глаза и беспокойно посмотрела на меня.
Свежий, яркий взгляд. Умный. Проницательный. Мне больше ничего не надо — только она рядом.
Дверь разрезали плазменным резаком. Дикий свист разрывал уши. Сердце невыносимо било в горло.
— Лукреция!
Она благоговейно смотрела на меня и дрожала, боясь моих слов.
— Я знаю, что делать. Надо лишь решиться… Я подключу тебя к себе.
— Это невозможно.
— У нас нет выбора. Мы всё равно умрем.
Лукреция, подключённая к ядру и стянутая ремнями, дрожала, как голограмма на ветру. Я нацепил на свою голову провода с нейродатчиками, а конец запитал к ее новому ядру.
— Ещё три секунды, — я активировал код и нажал кнопку пуска. — Держись!
Экран взорвался.
Красное.
Всё стало красным.
Мы падали сквозь слои её памяти: я цеплялся за обрывки — утильканава, первый поцелуй, запах дыма, скальпель на извилинах мозга… Боль, крики, страх… Я… Поцелуй… Вихрь и блаженство любви…
— Тимур… — её рука обвила мою шею. Настоящая, тёплая. Она перенаправила свою последнюю энергию с конечностей на тактильный модуль.
— Люблю…
Красный свет начал обжигать мне лицо, и я осмелился открыть глаза.
Закат?
Рассвет?
Пылающее красное солнце застало нас на крыше высотного здания. Лукреция стояла на самом краю, раскинув руки. Солнце лизало её белоснежное обнаженное тело, вытравливая остатки микросхем и металла… Её кожа, новая и настоящая, светилась, как пергамент в огне. Она была живой.
— Я тебя люблю, — она повернулась. В груди, вместо трещины, сияло сердце. Оно трепыхалось и качало кровь. Сосуды на шее сдувались и раздувались в такт музыки жизни.
— Теперь мы настоящие. До последнего атома.
Я коснулся её губ.
Боль исчезла.
— Это…
— Бессмертие, — она прижала мою ладонь к своей тёплой щеке. Её кожа пахла кровью и нежными первоцветами.
Мы крепко сплели пальцы и шагнули вперед. Потоки тёплого воздуха подняли нас над миром и устремили куда-то вверх…
— Нас больше нет? — я рассмеялся, и смех разбился о город, что плыл под нами кривым частоколом небоскрёбов.
— Мы были, есть и будем, — она нежно целовала меня, — мы — вечность.
Кемерово, май 2025