Павлик, когда тащил воротом воду, наклонился, заглядывая в гулкую глубь колодца, и из кармана рубашки выскользнула зажигалка, камушком булькнув в воду. По жребию опускаться пришлось ему же. Солнечный отсвет златился в глубине, словно бочок крупного красного карася. Рябинки от упавшей на дно зажигалки померцали и разошлись частыми дробными чешуйками от середины водной поверхности к сырым и скользким стенкам.
Сруб покачивался и скрипел над ним, просыпались соринки на непокрытую голову и плечи. Гнулась лозиной железная цепь. Впотьмах угадывалась кирпичная кладка, и пока спускался, он успел коснуться в щербинах от выпавших кирпичей торчащих на их местах клочков сухой травы, конопляной пакли — выхоти, крупного птичьего пера.
Ударила наконец в нос затхлая острота плесени, и вот стоит он ногами на твердом глинистом дне, ощутив в тот же миг почти под самыми коленями щекотку подступившей черной теперь воды.
Он поспешил от неприятного чувства поднять голову. Проем сруба почему-то так сузился, что весь колодец теперь казался ему удлиненным до размеров большой подзорной трубы. Головы отца и Василия очерчивались двумя темными кружками в просвете светлого неба.
Когда его вытащили наверх, он, только что отпустив мокрое цепное железо и едва ступив босыми ногами на теплую траву, разложил на ней несколько зажигалок, уже изъеденных водой и никуда не годных. Посмеялись тому, что не они одни такие зеваки, и тронулись дальше. По пути их зорко высматривали коршуны, забравшись в свое глубокое и пустое поднебесье, — братья лежали кверху лицом на дне подводы, и птицы казались им ржавыми старыми листьями из недалекой теперь уже осени. Ничто не мешало хищникам вершить свои плавные круги по светлому озеру безмерного неба.
Хорошего было мало. Лишь радовала мечта-надежда — учеба в Политехническом институте. Только удастся ли поступить? А если нет, тогда хоть пропадай: загребут в деникинскую армию.
Их зачислили в Политехнический институт без экзаменов. Для казачьих детей появилась к тому времени такая привилегия. По рекомендации однокашника по реальному училищу Димы Сапача они пришли во двор Казенной палаты с адресом, зажатым в руке. Дверь отворила молодая, лет двадцати пяти монашка и пригласила в комнату. Прихрамывая, повела их в комнатку, где им предстояло пожить до того, как подыщут себе постоянную квартиру. Убранство комнат было скромным, но в глаза бросались чистота и уют. Видно было, что хозяйка занималась не только постами да молитвами, по находила время и для мирских дел. Пришел Димка, и они, обрадовавшись его приходу, воспрянули духом. Втроем жить будет веселее!
Недолго пожили хлопцы на подворье женского монастыря. Хозяйка ни в чем не стесняла их, нравоучениями, чего они опасались, не надоедала.
После первых же посещений лекций братья приуныли. Они понимали, что отец последнее от себя отрывает, а хочет выучить их. Продуктов, что они привезли с собой, хватило ненадолго. Не помогло и то, чтоВасилий устроился служащим самого низкого, четвертого, разряда. Работа несложная — подшивай и упорядочивай документы, зато и оплата грошовая. Хотя и это было уже кое-что. Ведь они так мечтали найти работу в городе тогда, в прошлый свой приезд в Екатеринодар в 1917 году. Так и жили первое время, ночуя по очереди то на кроватке, то на крохотном сундучке. Павел съездил в Ивановскую. Мачеха к его приезду кое-что снарядила для их пропитания, и они зажили, с каждым днем отмечая, как тают их скудные припасы.
Деникинцы, теснимые на всех фронтах Красной Армией, объявляли мобилизацию за мобилизацией. Подходил срок призыва Василию, а там и до Павла очередь дойдет. В городе и по станицам рыскали карательные отряды, вылавливали дезертиров. Население Кубани, спасаясь от призыва в белую армию, уходило к «зеленым». В Красном лесу под Ивановской, по слухам, также имелся какой-то отряд «зеленых».
Вскоре Павел, видя затруднения, с какими отец каждый раз сталкивается, выделяя им продукты, и поняв бесперспективность ученья, уехал в Ивановскую. Стал помогать по хозяйству и изредка подвозить в город продукты для Василия. Каждый раз, наезжая, ходил на лекции, делал записи.
В начале 1920 года белые объявили очередную мобилизацию. Василий получил расчет на работе. Ему было приказано явиться на призывной пункт по месту жительства. Он приехал домой ночью, чем немало напугал отца и мачеху. Но вскоре страх прошел, и все принялись решать, как быть. Выход один. Василий уйдет в Красный лес. Там, говорят, уже есть несколько ивановских. Скрываются в нем и те, что вернулись с фронта, а теперь прячутся от беляков. Надо будет искать их и вместе пережидать это время. Фронт белых рассыпался, они теперь только и знают, что катятся как перекати-поле, нигде не держатся. Придется пожить в землянке, что ж делать…
Проводил Павел старшего брата в Красный лес и часто наведывался потом к нему, приносил то продукты, то кое-какое бельишко или теплую одёжу.
Деникин не мог добраться до Екатеринодара, хотя находился в ста двадцати семи верстах от него. Он вынужден был бездействовать в своем штабном вагоне, в то время как печать Кубанской рады призывала казачество на борьбу с кадетами, посягнувшими на самостийность. Откатываясь все дальше от Сальских степей в направлении Черного моря под натиском регулярных частей Красной Армии, белогвардейцы наконец достигли столицы кубанского казачества, верхушка которого так некстати подвела белое движение. Из-под самого Царицына отозвать кубанцев в тот самый момент, когда, быть может, очередной поход и въезд в Белокаменную под малиновый трезвон сорока сороков, да на белом коне казался генералам делом не таким уж и несбыточным!
Движение поездов из города и в него было перерезано. Кольцо офицерских частей сомкнулось. Без особого труда добровольцы овладели городом, и началась расправа. Разыскивались наиболее ярые поборники рады. Говорили, что многих из них арестовали в Зимнем театре во время очередной перепалки. А вскоре перепуганные обыватели смогли увидеть на крепостной площади труп одного из самых ярых самостийников, Калабухова. На груди у него висела дощечка с надписью: «Изменник Родины и казачества!»
Городок заполнился бесчисленными штабами, дипломатическими миссиями и беженцами. Казалось, все чиновничество, фабриканты, купцы обеих столиц, все титулованные особы России собрались сюда. Да к тому же еще сплошные генеральские лампасы на тихих улочках весеннего городка!
«Знатоки души» русского народа и России пытались ухватиться за последнюю возможность закрепиться на этих рубежах и еще раз начать новый поход на Москву. На углу Соборной и Борзиковской в особняке обувного короля Фотиади разрабатывались планы, коим уже никогда не суждено было сбыться. За морями, за горами, в тридесятых царствах вынуждены были досказывать свои замыслы неудавшиеся стратеги.
Но скоро агония кончилась. В земле Новороссийска нашел свой приют небезызвестный Пуришкевич, скончавшийся в тифозном бреду. Там же испустила дух и сама белая идея, и остались метаться на мартовских улочках и пристани города брошенные на произвол судьбы остатки «белого воинства» — в виду выбирающихся из Цемесской бухты кораблей «союзников» и вкатывающихся лавой красных конников…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
Первый раз Павла призывают в Красную Армию в 1920 году. Ему памятна напряженность тех августовских дней, когда Врангель высадил на Кубани десант и генерал Улагай смог захватить Тимашевскую и Брюховецкую. По Кубани прокатилась волна кулацких мятежей. Оживилась деятельность разного рода бандитских групп. Как только была ликвидирована эта опасность, Павла демобилизовывают. Он поступает в 1921 году в Кубанский университет. Но это учебное заведение долго не просуществовало, и его снова призывают в армию. Таким образом, Павел Лукьяненко находится на действительной службе в Красной Армии в качестве рядового, переписывает полковые бумаги. С этими обязанностями он неплохо справлялся хотя бы потому, что за плечами имел реальное училище. Не зря его в шутку здесь стали звать «грамотеем». Службу проходил вблизи станицы Тоннельной, неподалеку от Новороссийска. Отслужив наконец полагающийся срок, он демобилизовывается и вместе со своим земляком и однокашником, другом детства Андреем Васильченко отправляется для поступления в сельскохозяйственный институт, открывшийся в Краснодаре. Так, в сентябре 1922 года он становится наконец студентом.